Дело по факту чиха не возбуждать!

Михалыч очень громко чихает. Он громкоголосый, обычный его разговор незнакомые воспринимают как крик, потому его «чих» звучит как выстрел. Домашние привыкли и не замечают «стрельбы», а вот чужие…

Днём перед двором Михалыча на водопроводе экскаватор вырыл яму, слесари собрались менять трубу, но не успели и оставили работу на будущий день. Окрутили яму полосатой лентой, чтобы водители замечали, и уехали. Вечером пробегавшая туча обронила на станицу знобкий октябрьский дождь, и быстро стемнело. Михалыч ещё возился во дворе, а по улице в эту пору петлял в сторону дома пьяненький мужичок Ильюха с соседнего квартала. И Михалыч чихнул. Потом пошёл в дом.

Среди ночи его разбудила собачья гавкотня и женские вопли. Он оделся, вышел на улицу. Засветил фонарик. На краю ямы стояла на коленях Ильюхина жена Люба и пыталась за руку вытащить мужа. Сил не хватало, а у Ильюхи хмель ещё остался и вылезти даже с помощью жены из мокрой ямы у него не получалось. Ильюха стонал и матерился. Михалыч тоже встал на колени, и вдвоём с Любой они вытащили Ильюху.

– Ты как сюда завалился? – спросил Михалыч.
– В мэнэ хтось стрэльнув, и я впав, – ответил Ильюха, кривясь от боли.
– Та хто там в тэбэ, алкаша, стрыляв, кому ты нужен. Зараз прыйдым до дому, я тоби качалкой настрыляю, – пообещала Люба, вопли и причитания её закончились.
Но на ногу Ильюха встать не мог, нога как-то торчала в сторону. Михалыч помог Любе довести мужа домой, измазался об того в грязюку и заснуть до утра уже не смог. Ильюху же под утро увезла «скорая» с переломом ноги. В больнице он опять сказал, что в него «хтось стрэльнув».

Перед обедом к дому Михалыча, к злополучной яме, подъехал полицейский «Уаз» с женщиной-дознавателем. Водопроводчики только заменили трубу и ждали экскаватор, чтобы загорнуть яму. Дознаватель их опросила и запретила без её разрешения загортать. Потом занялась Михалычем: «Слышал ли он выстрел? Кто мог стрелять в Ильюху?» Михалыч толком не мог понять сути происходящего и потому вразумительного на вопросы капитанши ничего ответить не мог, а потом у него в носу от этой глупой беседы засвербело, и он чихнул. Капитанша аж пригнулась от неожиданности и вытаращила на Михалыча глаза в догадке:

– Вы что, так всегда чихаете?
– Як получаеця, так и чихаю, – пожал плечами Михалыч.
– А вчера чихали, как стемнело?
– Да чи я помню…
– Всё понятно, Николай Михалыч, – сделала вывод дознаватель, улыбнулась и, прижав к груди папку с бумагами, пошла к машине. «Фигурная госпожа полиция. С такой «гитарой» мужиков завлекать, а не разбираться с пьяными делами», – подумал Михалыч, глядя ей вслед.
– Можете загортать! – крикнула капитанша водопроводчикам. А Михалычу ещё раз улыбнулась и погрозила пальчиком уже из машины:
– Не чихайте больше так!

В больнице Ильюхину ногу загипсовали, подержали его пару дней и отправили с костылями домой. А в бумаге «госпожи полиции» появилась запись: «По факту чиха проживающего напротив ямы пенсионера Гарагули Николая Михайловича в возбуждении уголовного дела о выстреле в жителя станицы Галушко Илью Антоновича отказать ввиду отсутствия состава преступления».

Ильюху же после этого в станице зовут Стрельнутый, и по вечерам после работы в колхозной мастерской (её так и называют при нынешнем капитализме) он, как и раньше, выписывает пьяные кренделя по улице, иногда с песнями. Но возле дома Михалыча сам себе командует: «Тыхо, бо стрэльнуть!», замолкает и пробирается неслышно, как кот, по другой стороне улицы.