Без сердца

Что же произошло с врачами, если им данная Богом жизнь безразлична?

Василий Семёныч всю жизнь проработал в районной больнице, был слесарем, плотником, электриком, сантехником, словом, делал в больничном хозяйстве всё, что было нужно. Его ценили и на день медика всегда вручали почётную грамоту с премией, которой хватало только на пол­литра и закуску. По прямому назначению премия и уходила. В больничной котельной её употребляли, а почётную грамоту Семёныч кидал в угольную топку, говоря молодым работягам:

– Большего наши почёт и уважение не заслуживают. Амбец.

В сентябре Василий Семёныч вышел на заслуженный отдых. Его провожали всей хозяйственной службой, и главврач по такому случаю, когда говорила, что вся трудовая жизнь Семёныча прошла в одном месте, в больнице, аж прослезилась. Подарили от больницы Семёнычу дорогой подарок – китайский мопед в упаковке и раздвижную, тоже китайскую, удочку. И то, и другое оказалось барахлом – мопед не заводился, а удочка распалась. Но Семёныч не расстроился. Хрен с ним, с подарком, было бы здоровье. А на него бывший «молотобоец» не жаловался.

Но через месяц, как Семёныч стал пенсионером, неожиданно заболела дочь – молодая, ладная, мать двоих детей, умница, трудяжка великая и для Семёныча самая дорогая женщина на свете.

– Папка, помоги, тебя в больнице знают, с тобой не отфутболят. А то вчера просидела до вечера под приёмным отделением, хирурги на операциях – и ноль внимания, – позвонила дочь. Сказала, и слышно было, что голос аж скрипит от боли. Это при её-то терпении! Бросил всё, повёз.

Вот оно, приёмное отделение, с которого начинается больница. Раньше оно звалось «Приёмным покоем» и название своё оправдывало: спокойно принимали больного, оформляли историю болезни, и нянечка отводила в лечебный корпус. Теперь за теми же дверями пищал компьютер, голосами попсы кричали сотовые телефоны и докторам с медсёстрами было не до больных. Семёныч присел с дочерью у дверей отделения. За белой пластмассовой дверью, которую он пару месяцев назад устанавливал, кто-то молодым женским голосом изъяснялся во всеуслышанье:

– Ал-лё, котик! Ну, как после вчерашнего – головка не бо-бо? А у меня бо-бо, и по телу мураши после ночи… Семёныч не выдержал, толкнул ногой дверь и завёл дочь.
– Подожди минутку, – сказала в  трубку медсестра за компьютером. – Что вы хотели, мужчина?
– Что хотели, то перехотели, – в тон ей ответил Семёныч. – Дочь вчера у вас под дверями с болью в животе просидела до вечера, и не нашлось хирурга её посмотреть.
– А мы-то при чём? Хирурги были на операциях, мы ей сказали.
– Так есть же в больнице хирурги-травматологи, могли вызвать, или вчера тоже головка бо-бо?
– Выйдите вон, мужчина! Родственникам здесь быть не положено. А дочь пусть проходит в первую кабину, сейчас позову дежурного хирурга, – сказала медсестра и так на Василия Семёныча поглядела, что тупой бы догадался о невысказанном.

Семёныч, ничего не говоря, завёл дочь в кабину – небольшую отгородку с ширмой, вышел через дверь и вернулся в отделение с другого, врачебного входа. Тут, у входа, была ванная, и на топчаны клали доходяг, бомжей, битых в авариях – подальше от глаз. Оба топчана заняли. На первом, у ванны, лежал калачом, поджав колени ко лбу, с голыми спиной и задом мужичок и, как собачонка, поскуливал. Его сильно трясло. Дальше, на проходе, на каталке у отгородки, где лежала дочь, томился в ожидании ещё кто-то. Семёныч прошёл в кабину, присел в ногах у дочери, погладил её по руке и спросил:

– Ну как ты, не легче?
– Скорей бы пришли, – простонала дочь.

К соседу на каталке подошёл молодой доктор, показал ему два больших рентгеновских снимка, ещё сырых.
– Видите снимки? – спросил доктор.

Сосед повернул голову, смотрел и молчал.
– Видите трещину? – переспросил доктор.

Сосед не отвечал. Только слеза покатилась на подголовник.
– Он, наверное, не соображает, – сказал доктору Семёныч.
– Может быть, – пожал плечами доктор, – у него перелом таза, так ему и скажите.

И ушёл.

– Чего ты молчал? – спросил погромче соседа Семёныч.
– Не кричите так громко, он после аварии, – сказала вошедшая в приёмное нянька-старушка. – Вася, ты, что ли, забрёл?

К больному на каталке подошла молодая чопорная докторша со стетоскопом. Семёныч узнал крикливую кардиологичку, которую за глаза называли в больнице «Без сердца».
– Что с вами? – спросила кардиологичка.

Больной молчал и невидяще смотрел на шкафчик справа.
– Что с вами, мужчина, я спрашиваю! – прокричала докторша.

Больной не ответил, не повернулся и опять заплакал.
– Перелом таза у него. Рентгенолог говорил и показывал снимки. Он после аварии, – сказал Семёныч. – Загляните в историю болезни.
– Чего вы лезете?! Кто вас спрашивает! – закричала на Семёныча кардиологичка.
– Да я только подсказал, он же молчит, – ретировался Семёныч.
– Ну и пусть молчит, и вы молчите!
– Да я ваш бывший работник, и я вас знаю, Ирина Сергеевна.
– А я вас не знаю и знать не хочу, и в ваших подсказках не нуждаюсь!
– Помолчи, папка, – простонала дочь.

...Пришла, наконец, хирург. Молодая, аккуратная, в приталенном халате, сквозь который просвечивали кружева белья. Что перед ним хирург, Семёныч догадался по рукам женщины – не было наклеенных ногтей.
– Где больная? – спросила она.

Семёныч провёл доктора в кабину. Доктор пальпировала живот дочери, послушала её и сказала:
– Похоже, аппендицит. Будем оперироваться?

И посмотрела на Василия Семёновича.
– Если так, без ножика ж нельзя.
– Нельзя, – подтвердила доктор.

Дочь кивнула и чуть слышно произнесла: «Будем».

Доктор сходила к компьютеру, забрала бумаги и позвала:
– Идите за мной.

Было уже почти два часа дня, много времени провели в приёмном отделении. Хирург ушла в ординаторскую, а Василий Семёныч с дочерью ждали на стульях в коридоре напротив. Дочери стало совсем плохо, она скорчилась на стульях, и Семёныч не знал, что делать.

– Сколько нам тут сидеть, Галя? – спросил он проходившую медсестру хирургии, рыхлую женщину в годах.
– Не знаю, ждите доктора.
– Так она зашла и не выходит.
– Спросите.

Семёныч открыл дверь в ординаторскую. Два парня во врачебной робе смотрели в экран монитора, докторша перебирала бумаги.

– Сколько нам ждать, доктор? – спросил он. – Почти час прошёл.
– Ждите, вы у меня не одни.
– Так дочь же погибнуть может, и я за себя тогда не ручаюсь…
– Ждите, я сказала, и командовать, пугать здесь не надо!

Семёныч закрыл дверь и выругался. На муки дочери он уже не мог смотреть.

На стул рядом с ним подсела женщина и участливо поглядела на обоих, а потом сказала:
– А вы дайте, дайте ей денежку.
– Так она ещё ничего не сделала, за что давать-то? И сколько? – разозлился Семёныч.
– Сколько-нибудь дайте, тогда всё ускорится. Мы с мужем давали, и всё пошло как по маслу. Или поговорите с заведующим, его тут все хвалят.
– Заведующего я знаю, а эту мамзю – нет. Я тут работал до пенсии, – ответил женщине Семёныч.

И пошёл искать заведующего хирургией. Заведующего нашёл на балконе. Высокий, худощавый, с усталыми глазами, он блаженно курил после операции. Поздоровались.
– Василич, здравствуй, – обратился он к хирургу, – у дочери сильные боли в животе, температура двое суток, а эта ваша в кружевах резину тянет. Посмотри, будь добр.

Заведующий выбросил сигарету, матюгнулся и пошёл вниз. Сам завёл дочь в ординаторскую, сам посмотрел. Потом открыл дверь в коридор и крикнул:
– В палату её, под капельницу! Готовьте к операции!

Медсёстры забегали, в коридоре стало шумно. А в ординаторской послышался крик, а потом женщина-хирург выскочила, хлопнув дверью и зыркнув на Семёновича.

Из ординаторской вышел заведующий с раскрасневшимся лицом и пошёл в палату к дочери. Ещё раз послушал, сам выдернул из вены капельницу и крикнул в открытую дверь:
– Марина, больную срочно в операционную!

Каталка потарахтела по коридору, и  Семёныч едва успел сказать: «Держись, доченька!»

Семёныч вышел на улицу и направился в церковь через улицу. Он решил во здравие дочери поставить свечку.

В храме серой неслышной мышью перебирала свечки в иконной лавке старушка да седобородый, ещё не старый батюшка стоял в алтаре на коленях перед иконой Спасителя и молился. Семёныч тоже стал на колени перед иконой какого-то святого, лежащей на поставце перед алтарём и украшенной цветами, и попросил у Бога здоровья дочери. Молиться он не умел и вышел из храма. Весь его двор до самых дверей был усыпан листьями, и ветер игрался с ними. По улице проносились машины, на ближней стройке скрипела бетономешалка. Две горластых сойки залетели во двор церкви и устроили на яблоне свару, потом улетели. Жизнь продолжалась. «И вот этой жизнью чужой, моей, дочериной, распоряжаются врачи – помощники Бога на земле, – подумалось Василию Семёновичу. – Могут её продлить, сохранить или отобрать. Что же произошло с врачами, если им данная Богом жизнь безразлична? Что случилось с людьми в большом человеческом улье, кто знает? Разве что пчеловод. А если и он не знает?»

А в храме батюшка неистово молился, и из его молитвы, произносимой шёпотом, рвался крик.

Степан ДЕРЕВЯНКО
ст-ца Стародеревянковская,
Краснодарский край