Борис Ельцин. Чужой среди чужих. И среди своих тоже

1 февраля первому Президенту России Борису Николаевичу Ельцину исполнилось бы 80 лет.

О СЕБЕ он говорил (в документальном фильме Александра Сокурова), что, в отличие от Горбачёва, «оторвался от системы». Так тогда, в конце восьмидесятых - начале девяностых, он думал, так ему казалось.

Но тот же Сокуров показывал нам и другого Ельцина - после изгнания из Политбюро, с поста первого секретаря Московского горкома партии. В каком-то странном барачном помещении (Строение 358 - видим табличку), чуть ли не в коридоре, Борис Николаевич, в зимней куртке, прислонился на диване к обшарпанной спинке, как пастух к копне, и отрешённо смотрит телевизор. На экране Горбачёв о чём-то оживленно говорит. О чём - не слышно. И далее, без перехода, Ельцин уже за столом, кажется, на кухне. Какой-то человек (тёмный силуэт) уходит. Ельцин сидит один, в тяжёлом раздумье подперев голову рукой. Камера долго-долго показывает нам его застывшее лицо... Не сам оторвался, его отлучили от системы, которой он, внук кулака, сын зэка, преданно служил многие годы. Унизили и беспощадно выбросили из своей среды, как отщепенца.

Именно тогда, весной 1990 года, я впервые живьём, а не на экране увидел опального политика. Борис Николаевич уже вышел из депрессии, популярность его росла фантастически. Ельцина избрали народным депутатом СССР, а потом и России. Московские демократы видели в нём будущего председателя Верховного Совета РСФСР и, готовясь к первому съезду народных депутатов, организовали встречу, на которой Ельцин должен был представить свою предвыборную программу. Пригласили и нас, нескольких депутатов из провинции.

Он появился на сцене — высокий, стройный, в тёмно-синем отлично сидящем на нём костюме. Не очень уверенно, сбиваясь, зачитал свою программу. Жиденькие аплодисменты. Ничего особенного: почти всё то же, с чем приехал в Москву и каждый из сидящих в зале. Замахивались на систему? Да нет же.

Нам казалось, что в тех бедах, экономических, политических, которые обрушивались на наши головы, виновата не система, а чиновничество, номенклатура. Достаточно заменить зарвавшихся и проворовавшихся достойными людьми, навести дисциплину и порядок, и страна преобразится, вдохнёт полной грудью. Всем нам грезился социализм с человечес­ким лицом.

Ельцин, девять лет руководивший мощнейшей уральской областью, конечно, лучше нас знал изъяны советской системы, лучше нас представлял трудности, с которыми придётся столкнуться, преобразовывая её. За его спиной был горький опыт управления Москвой. Но и он тогда продолжал ещё верить, что коммунистичес­кий механизм не безнадёжен, лишь нуждается в капитальном ремонте.

Как приходило отрезвление, долгий разговор. Насколько мощные силы противостояли тогда Ельцину, мы, депутаты, почувствовали сразу, с первых дней. Стоит напомнить — преобладающее большинство делегатов съезда были коммунистами, членами КПСС. Вначале нас обрабатывали свои секретари обкомов и крайкомов, прибывшие для этой цели в Москву. Потом ЦК созвал общее совещание, на которое нас, отщепенцев-демократов (избранных не по разнарядке)Ю не позвали. Помню, каким растерянным вернулся с этой вечерней встречи генеральный директор НЭВЗа Эдуард Петрович Путилов. Хорошо зная настроение своего «мятежного» коллектива (расстрел демонстрации 1962 года не забылся), он был весь в колебаниях. «Дело, ребята, серьёзнее, чем мы думаем, - сказал он нам, позвав в свой номер. - Ельцин — человек опасный. Мы многого не знаем. Нельзя его избирать председателем Верховного Совета. Будет беда. За его спиной мировая закулиса».

А дальше хорошо известная всем история противостояния со съездом и Верховным Советом, его агрессивным прокоммунистическим большинством. Уверенный в себе, волевой, напористый, Ельцин шёл по враждебно-холодному пространству как ледокол, расталкивая льдины отчуждённости, увлекая за собой колеблющихся. Стенька Разин двадцатого века, раскольник, не поддавшийся номенклатурной шлифовке.

Вот Ельцин сидит, уже на президентском месте, на подиуме в огромном, как ангар, зале, где при Сталине проходили судьбоносные съезды. Может быть, говорили мы между собой, он сидит на том же месте, где любил сидеть вождь всех народов. Взъерошенный, злой. «Посмотри, - говорит мне сосед по креслу, депутат из Волгодонска Виктор Ющкевичус. - Ельцин что-то чует, принюхивается. Дымком потянуло».

Чутьё у него на настроение зала, митингующей толпы и впрямь было поразительное - нутряное. Был март 1993 года, очередной внеочередной съезд пытался объявить тогда импичмент президенту. Ельцин выступал как на митинге - яростно, без шпаргалки.

Принято сегодня говорить, что было два Ельцина, два пика в его карьере. Взлёт - август 1991 года, борьба с ГКЧП, Ельцин, зачитывающий с танка обращение к гражданам России. И октябрь 1993 года - стрельба из танков по Белому дому.

Мне представляется, что Ельцин оставался всё же самим собой. Дело в другом. После августа 1991 года все мы впали в эйфорию. Старая власть повалена. Для построения нового общества нет преград ни в море, ни на суше. Все полномочия в руках у президента. Борис Николаевич, не медли, действуй!

Как? На кого опереться? Ельцин посылает в регионы своих представителей, начинает назначать губернаторов. И у власти, как в той же Ростовской области, оказываются выходцы из партийной номенклатуры. Зачастую из худшей её части.

Сам Ельцин, как он говорил позже, не воспринимал уже в эти годы коммунистическую идею. На ХХVIII партийном съезде в присутствии пяти тысяч делегатов он «шлёпнул партбилет на стол» и под гул и неодобрительные взгляды и выкрики покинул зал. На виду у всей страны. Потрясающий вызов! Красивый жест. Но система продолжала жить, идеология, на которой она основана, не была осуждена, как, скажем, в Польше или Чехословакии. Старый аппарат не был отстранён от власти. Ельцин пытался это сделать, но в отличие от Леха Валенсы и Вацлава Гавела он сам был выходцем из этой системы.

Затаившаяся на какое-то время номенклатурно-чиновничья рать пришла в себя и глухо, упрямо сопротивлялась переменам. Особенно на местах. Земельная реформа искажалась и тормозилась. «В Москве гудело, к нам не дошло», - писали мы в «Крес­тьянине». Оставшиеся без присмотра «бывшие» не только не потеряли, но даже укрепили своё право распоряжаться дефицитом, общественной и государственной собственностью. Никогда ещё они не орудовали так нагло, в открытую, сваливая все грехи на новую власть.

Да, события 1993 года стали для Ельцина переломными. Даже металл устаёт от сопротивления. Оторвавшись от старой системы и не в силах преодолеть её, он, мы это видели, приходил в ярость, в поисках выхода метался, менял премьеров и министров. И... стал отрываться от почвы, которая давала ему силы. Доверие общества, особенно трудовой массы, к первому президенту России стало катастрофически падать. Перед выборами 1996 года рейтинг Ельцина, по разным данным, составлял менее десяти процентов.

История и Бог ему судья, но, стараясь, сохранить достигнутое - ту степень свободы, которая уже была на тот момент, новую Конституцию, рыночную экономику, Борис Николаевич (надеюсь, не только мне одному так кажется) вынужден был пойти на сделку с новым формирующимся классом, его элитой.

Понимал ли Ель­цин, какие будут последствия? Думаю, что да, понимал - и просил прощения у россиян, добровольно покидая свой пост.

Величие и трагизм этой личности нам, современникам, трудно осмыслить во всей полноте.

Владимир ФОМИН,

народный депутат России 1990-1993 гг.