«Я их не пишу!»

Почему писатель Леонид Юзефович обижается, когда его романы называют историческими

В конце сентября гостем форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья в Ульяновске стал известный писатель Леонид Юзефович, дважды лауреат «Национального бестселлера» и «Большой книги». Начинающим литераторам Леонид Абрамович рассказал пять историй, которые считает самыми важными в своей жизни. На встрече присутствовал и корреспондент «Крестьянина».

Хорошая тема и плохой рассказ 

– Моя мама в глубокой старости подобрала на улице спаниеля, которого очень полюбила. Когда собака умерла, мы похоронили её под маминым окном, под кустами. Мама часто сидела у окна, смотрела на холмик, и ей было очень важно, что её собака здесь. Прошло года два, вдруг пришли какие-то люди с лопатами и стали копать возле могилы. Мама подбежала к ним, спросила: «Что вы делаете?» Ей ответили, что здесь, прямо через могилу, будет проходить газовая труба. Мама заплакала и спросила, нельзя ли сделать так, чтобы труба проходила не через могилу, а в другом месте. Как это ни удивительно, мужчины прекратили работу и сказали: «Мы спросим у руководства». На следующий день к моей маме пришёл их начальник, молодой парень. Сообщил, что они пересмотрели чертежи и решили перенести трубу на два метра севернее. И газопровод проложили так, что могила осталась не задетой.

Как-то я рассказал эту историю в кругу литераторов, и моя знакомая, прозаик, спросила: «Ты не собираешься об этом писать?» – «Нет, – говорю, – не моя проблематика». – «Слушай, а подари мне эту историю!» – «Конечно, бери». Через год я читаю в литжурнале «Новый мир» её рассказ. Похоже только начало: умирает собака, героиня хоронит её под окном, а дальше!.. Когда приходит время прокладывать газопровод, никто не идёт ей навстречу. Она сталкивается с чудовищным равнодушием, упирается в страшную бюрократическую систему.

Что я хочу сказать? Это плохой рассказ. Когда у старого одинокого человека умирает собака – это уже очень печально само по себе. И когда появляются так называемые добрые рабочие, которые на самом деле не добрые, а просто ведут себя как нормальные люди, то что происходит? Они просто оттеняют метафизическую печаль и безысходность судьбы и этого момента человеческой жизни. Что делает писательница? Она переводит трагедию в социальный план. Зло приобретает лицо чиновника, зло приобретает вид неправильного устройства общества, и трагедия от этого сужается.

Конечно, писатели, как и все люди, имеют свои политические убеждения. Но беда в том, что если мы будем чинить кран или писать прозу, всё время помня о наших политических убеждениях, то ничего хорошего из этого не выйдет.

Доказал реальность переписки Грозного с Курбским

– До того как стать писателем, я был историком. В семидесятых занимался диссертацией, когда американский учёный Эдвард Кинан опубликовал работу, в которой доказывал, что переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским –подделка. На поиски доказательства существования переписки кинулось много советских историков, но все потерпели неудачу.

Полезли в архивы – подлинников нет, а следовательно, доказать, что Курбский переписывался с Грозным, невозможно. Я в то время писал диссертацию и работал с Литовскими метриками, в которых мне попались письма польского короля Стефана Батория, жившего в те же времена, что и Грозный. Из письма Батория следовало, что король знал о переписке Грозного и Курбского. Об этом я написал маленькую статью. Это было доказательство, пусть и косвенное. И это важный предмет моей гордости.
 
Помог сохранить памятник архитектуры

– В Перми есть знаменитая купеческая фамилия Каменский. Считается, что поэт Василий Каменский – потомок этой семьи, но это неправда. Так вот, в начале века, когда умер глава семейства, родственники заказали Рериху роспись часовни-усыпальницы. В годы Советского Союза храм превратился в склад. Росписи сохранились, но в каком состоянии! Электрик пробил глаз Богородицы, изображённый на панно, и протянул через него провода. А затем церковь решили снести и вместо неё построить поликлинику. Мы с моим другом много об этом писали, вышла не одна статья. В конце концов получилось так, как с историей про собаку, – план строительства поликлиники пересмотрели, решили строить подальше. А потом реставрировали церковь. Сейчас она входит в число памятников архитектуры, там проводятся экскурсии. Это вторая вещь, которой я очень горжусь.

Вытащил «Географ глобус пропил» из стола

– Алексей Иванов свой замечательный роман «Географ глобус пропил» не мог издать семь лет. Второй роман «Сердце Пармы» лежал в столе пять лет. Иванов жил не в Перми, а на так называе­мом правом берегу, где работал завод по производству ракетного топлива, страшно токсичной штуки. Он никого не знал – ни писателей, ни критиков, и когда пошёл в писательскую организацию со своей книгой, ему сказали: «Это жуткая графомания, никогда так не пиши». Вообще, знаете, самые суровые критики живут в провинции. Это местные союзы писателей.

Так вот, однажды сосед посоветовал Иванову обратиться к директору завода – тот любил культуру, держал футбольную команду. Директор и правда не отказал в помощи, но заявил: я, мол, ничего не понимаю, но принесёшь мне отзывы уважае­мых людей – я тебя опубликую. В общем, сложными путями Иванов вышел на моего знакомого, и тот прислал мне роман.

Я прочитал и восхитился. Порекомендовал Алексея для участия в форуме молодых писателей. К тому времени уже прошли все сроки по приёму рукописей, но я уговорил организатора форума Сергея Филатова принять Иванова.

У него была сложная ситуация, даже не было денег на проезд, но всё-таки он приехал. На него обратили внимание издатели. И после этого в течение двух-трёх лет он стал одним из самых знаменитых писателей. Я горжусь его успехами. Алексей Иванов – моя третья гордость.

Есть писатели ранние, есть – поздние. Кто-то достигает абсолютной авторской зрелости в тридцать лет, а кто-то и в тридцать не знает ничего. «Географа» Иванов написал в 23 года. Я в его возрасте ничего не писал и не мог написать.

Помирил семьи воевавших в Гражданскую

– Я написал повесть «Зимняя дорога» о последних боях Гражданской войны. Белый генерал Пепеляев в 1922 году, когда война была практически закончена, собрал во Владивостоке 700 добровольцев. У него был план захватить Якутск, потом Иркутск, затем дойти до Москвы. Всё складывалось удачно: отряд продвигался, несмотря на 40-градусный мороз. Но их остановил отряд красных под командованием анархиста Ивана Строда, у которого было меньше народа. Строд построил крепость из навоза, трупов павших лошадей и солдат и отбивался от белых. Это была невероятная героическая осада. Потом Пепеляева и Строда расстреляли, чуть ли не в один год. Одного в 1937-м, другого в 1938-м.

Я изучал этот вопрос двадцать лет, переписывался с сыном Пепеляева. Он, кстати, подарил мне картинку своего отца, нарисованную на листе тетради перед тем, как генерал ушёл в этот сумасшедший поход. И этот клетчатый лист – единственная картина на стенах моего дома.

Я закончил книгу. Не прошло и нескольких месяцев, как родственники её героев встретились в Якутии. Они устроили символическую встречу примирения потомков, чтобы положить конец Гражданской войне. Как видите, историю Строда и Пепеляева там знают все, и участники этой истории для многих людей живые. В Якутию приехал внук Пепеляева, его сын, внучка красного командира Строда.

Странное ощущение: понимаешь, насколько всё близко. Вот почему я очень обижаюсь, когда меня называют автором исторических романов. Я их не пишу! Для меня история – это то, что находится за пределами памяти трёх поколений. Строд же и Пепеляев – ровесники моих бабушек и дедушек.

В наше время выходит много книг, связанных с историей, особенно любят писать про ХХ век. Важно понимать, что это не исторические романы. То время очень близко к нам, оно в нескольких поколениях. Разве можно называть историей происходящее с нашими бабушками и дедушками, равнять, например, с семнадцатым веком? Никак нельзя, я считаю.

Ирина БАБИЧЕВА
Фото автора