По лезвию ножа

90-летняя сельская жительница прошла во время войны через жесточайшие испытания: Освенцим, трудовой лагерь в Германии.

На одной из окраинных улочек посёлка Передовой стоит столетняя хатка. Не многим моложе домика и его хозяйка – Анна Георгиевна Хорошилова. Бабушка до сих пор сама управляется по дому, сажает огород. Несмотря на возраст, не утратила оптимизма, доброжелательности к людям, смотрит на мир светлыми добрыми глазами. Да разве могут сравниться все нынешние неурядицы, которые несут с собой старость и болезни, с тем, что пришлось ей пережить в молодости, в годы войны!

Предсказание сбылось

Анна Георгиевна вспоминает, как ещё перед войной в их дом в Спицевке не постучавшись вошла странная женщина. С тёмными роскошными волосами, статная, красивая. 

– Я хочу предсказать судьбу твоей дочке, – сказала она матери. Не бойся, я не обману, я не цыганка, я – сербиянка. Мне ничего не надо, выдернешь редьку с огорода, и хватит. Молись за свою дочку, ей предстоит долгая, но очень тяжёлая жизнь, будет она у тебя ходить по лезвию ножа, – взяла редьку и ушла, словно растворилась в воздухе.
Началась война. Почти всех механизаторов забрали на фронт. Анна, как и многие её сверстницы, пошла на курсы комбайнёров. Летом 1942 года убирали в поле урожай. Анна Георгиевна говорит, что никогда больше не видела таких тяжёлых колосьев. Бункеры прицепных комбайнов наполнялись мгновенно. Но уже на горизонте запылали пожары. Это жгли поля, чтоб урожай не достался врагу. 

Анна заводила трактор рукояткой для запуска двигателя, не докрутила, и заводилка обратным ходом ударила её по лицу и плечу. Очнулась – вся в крови и плечевой сустав выбит. Повезли её в больницу в село. А там уже никого нет. 

Пришли немцы в их Спицевку. В ночь под Новый год выгнали всех молодых людей на площадь. Поедете на работу!
Она думала, что с выбитой рукой не возьмут. Куда там!

Пешком за ночь добрались до Ставрополя. Посажали в вагоны – и вперёд, почти без остановок. Остановились только в Польше. Похоже, предсказания сбываются.

Вместо имени – номер

На станции мужчин и женщин развели в разные стороны. Пришла дама с лорнетом и прислугой. Обходя шеренгу девушек, закрывала нос надушенным платочком и тыкала лорнетом в понравившийся экземп­ляр.

– Да она наших жён в бардак отбирает, – крикнул кто-то из мужской шеренги.

А женатых здесь было много. Толпа взволновалась. Дама заявила, что ей замужние не нужны. Берите своих жён. Мужики похватали не только своих. Один взял и Анну: «Будешь сопротивляться – зарежу!»

Хорошо, что недолго это «замужество» продлилось. Проштрафился вскоре «муженёк», и его куда-то убрали. А вскоре увезли из этого временного лагеря и Анну.
Узнала, что привезли её в Освенцим. Выкололи порядковый номер на руке и сказали отзываться только на него: «Нет у вас больше имён». От всего пережитого молодая девушка потеряла дар речи. Могла только говорить «да» и «нет».

В лагере спали втроём на одних нарах. Вместе с ней делили ложе Рая Ткаченко из Донбасса и Катя Дубинина из-под Кущёвки. За ночь раза три менялись, чтоб каждая могла поспать в серёдке и согреться.

Кормили скверно. Утром кипяток с жжёным ячменём. В обед – пустой суп на брюкве. Вечером граммов триста хлеба с опилками или картошка в мундире. Раз в неделю давали кусочек маргарина или полколёсика ливерной колбасы.

Работали на осушении болот. Хоть и лето, но вода была ледяная. Беспричинно не издевались. Но когда одна девушка выбежала из строя к рукомойнику, чтоб глотнуть водички, охранник натравил на неё собаку. Больше никто не помышлял ослушаться.

Видела, как однажды подогнали вагон с людьми к бане, как называли здание с трубой немцы. Всех раздели и стали запускать по шесть человек, вместе с детьми. Видимо, это были евреи. Назад никто не вышел, а из трубы повалил чёрный дым.

Потом ещё видела, как привезли цыган. Весь день просидели они там на травке. А утром – никого, только гарью всю ночь воняло в бараке. 

Арбайтен! Арбайтен!

Однажды отобрали полтора десятка таких, как Анна, не говорящих. Дали штопать чулки. Кто хорошо справился, тех заставили подписать какие-то бумаги и отправили на станцию, посадили в вагон и куда-то повезли. Через несколько часов заставили выйти на другой станции. Пока строились, началась бомбёжка. Все бросились в бомбоубежище. Там в тесноте ей стало плохо. Какая-то женщина протянула ей кусочек хлеба, смоченный вареньем. Только вернувшись домой, она узнала по вкусу то варенье, было оно из смородины. Кто была та женщина, какой национальности? Скорее всего, немка. Аню придавили так, что она сомлела. Очнулась одна в темноте. Стала стучать в дверь. Открыл немец. Удивился. Она вдруг смогла сказать, что русская. Позвал товарища: «Иди сюда, здесь русская дура». Он говорил по-русски. Стал расспрашивать, как попала сюда. Она не сказала, что из Освенцима, они татуировку и не догадались посмотреть.

Решили отправить её на биржу труда в Мюнхен. Там определили в трудовой лагерь, где и работала до конца войны, пока не освободили их американцы. Ремонтировали какие-то деревянные ящики, наверное, от патронов и снарядов.

– Вся жизнь – работа. Кормили почти так же, как в Освенциме. Но условия жизни были лучше. Да и немцы здесь были добрее. В основном пожилые. Некоторые нас даже подкармливали. А немки, которые тоже работали на этом предприятии, пока мы идём строем, чулочки старые или кофточку какую подсунут. Охрана при этом глаза отводила. У простых людей не было ненависти. Зачем война рабочему человеку? Они тоже страдали, – говорит Анна Георгиевна.

Встретила там землячку, с которой учились на курсах комбайнёров, Анну Серикову. Она постарше была и взяла покровительство над девчонкой.

– Говорит, надо тебя замуж выдать. Я подыскала мужа. С мужиком легче будет жить, – вспоминает Анна Георгиевна.
Немцы разрешали создавать семьи. Отселяли семейных в специальный барак. Но никаких загородочек, занавесок. Так и жили скопом. Звали мужа Никита Хорошилов. Был офицером, попал в плен. Родом из Минвод. Земляк, стало быть.

Была ли любовь?

– Какая там любовь! Думала, как бы выжить, не пропасть одной, – признаётся Анна Георгиевна. – Он был суровый, неразговорчивый. Жизнь у нас потом не сложилась. Но я благодарна ему, что поддержал в трудную минуту. В конце мая 1945-го, когда нас уже американцы освободили, родилась у нас доченька. Назвали Александрой в честь его первой жены. Он говорил, что жена и дочь у него погибли. Оказалось, живы. Но это уже другая история.

Только на родину

Когда союзники бомбили Мюнхен и окрестности и уже всем стало понятно, что Рейху конец, молодую семью спрятал у себя в сарае немец Макс. Он работал с Никитой в токарном цехе. Подкармливал их. А потом отвёз в пересыльный лагерь к американцам. Анна Георгиевна до сих пор вспоминает с благодарностью этого человека. Говорит, что, видимо, он был коммунистом.

Рожала в американском лагере. Роды принимала хорватка, за санитарочку была русская. Так что Шура родилась на немецкой земле. Хотя по документам – в Минводах. Они вскоре домой поехали, несмот­ря на то что американцы предлагали и в Америку, и в Канаду. Говорили, что в России их лагеря ждут. Но они решили, что только на Родину, чего бы это ни стоило. И правда, пронесло. Особист, который с ней уже в Минводах беседовал, сказал: «Иди домой, расти дочь».

Всякое потом было. И в мирной жизни судьба не щадила Анну. Так она и ходила всю жизнь по лезвию ножа. Но это уже другая история.

Сергей ИВАЩЕНКО
п. Передовой, Изобильненский р-н,
Ставропольский край
Фото автора и из архива Хорошиловой