Посеянное взрастёт...

Когда в трубке раздался голос Вики Никитченко, не мог и предположить, что она скажет эти дикие в своей необратимости слова:
– Фомин умер...

И – необъяснимо как возникший – первый ассоциативный щелчок в голове: вот при таком же природном катаклизме я хоронил своего отца. Тогда, в девяносто седьмом, в обычно слякотном декабре ударил жуткий мороз в 27 градусов. А нынче ещё и снегом всё занесло по самые ноздри.

Отец, когда вышел на пенсию, больше всего не хотел стать обузой для родных. И Фомин – Ирина, дочь, рассказала – больше всего боялся немощи. Кто-то где-то их услышал... Оба ушли скоропостижно... Отец – во сне, Кузьмич – на ходу, на ногах, на полуслове...

…Всю ночь так и не уснул. Воспоминания рвали мозг, толклись кучей, рассыпались, лезли без очереди – временной, событийной. Впервые приходится писать о близком в прошедшем времени. Тяжело, до отупения тяжело выделить, определить, что главное, важное, значимое, интересное, а что – не очень, когда двадцать три года были вместе – более трети моей жизни. Остаётся только извиниться за сумбур этих строк...

…Позвонил писатель Василий Воронов. Сидели в одном кабинете, вместе работали в отделе экономики «Крестьянина».

– Скорблю вместе с вами. В твоей, тёзка, и моей судьбе Кузьмич немалую роль сыграл. Журналист до мозга костей был...

Это действительно так. В самую точку. И про судьбу, и про журналиста...

…Мы даже не были лично знакомы. И тот звонок в девяностом году (Кузьмич заметил меня по публикациям в «Молоте») собкора «Литературной газеты» Владимира Фомина, автора прогремевшего на весь Советский Союз очерка «Как они хоронили нас», был неожиданным и – чего уж скрывать – лестным для меня. Да к тому же и определившим весь (по сегодняшний день) мой дальнейший путь. Позвал делать газету для села. Вдвоём выпустили первый номер. До сих пор храню его с автографом Владимира Кузьмича: «Первому журналисту нашего коллектива от первого редактора – на память. И всё-таки мы выстояли».

Я напомнил об этой надписи Кузьмичу через двадцать лет, когда готовили юбилейный спецвыпуск «“Крестьянину” 20 лет». И 12 октября 2011 года газета вышла под «шапкой» на первой полосе «И всё-таки мы выстояли» и с великолепным портретом отца-основателя «Крестьянина». Этот номер я также попросил Фомина «увековечить». Вот эти слова, привожу целиком: «Василию Брусенскому. Юбилей, а праздника на душе нету. Теплится всё же надежда – посеянное взрастёт, нас помянут добрым словом. И на газетной полосе пахать – не в дуду играть. Блестеть Вашим (врождённая интеллигентность: даже к самым юным сотрудникам он обращался на «Вы». – Авт.) лемехам как можно дольше». (Тут надо пояснить. Как-то в разговоре – уже не помню, по какому поводу – я обронил поговорку: «Плуг от работы блестит». Слова понравились Кузьмичу, запомнились. Отсюда и «блестеть... лемехам».)

Посеянное взрастёт... В двух словах такая глубина и скромность...

Хочется сказать – взрастёт, Владимир Кузьмич, обязательно взрастёт. Потому что Вы... Нет, чтобы не впадать в патетику, лучше процитирую:

– Фомин говорил всегда только правду, – это писатель Геннадий Колесов. Он сразу позвонил, как только узнал о горе, постигшем «Крестьянин».

Но я знаю, что для максималиста Фомина «взрастёт» – это когда эпиграф «Крестьянина» «Возродится село – возродится Россия!» станет реальностью. Засевал он для этого...

…В этих строчках нет и сотой доли того, что я хотел сказать о Фомине. Прости, Кузьмич...