Мать – в психушку, сына – в тюрьму

Письмо из хутора под Новочеркасском не могло оставить равнодушным. «Помогите внучке, – писали пенсионеры. – Она беременная, вот-вот рожать, гражданский муж её оставил, а отец вышвыривает дочь на улицу из ростовской квартиры. Другого жилья у Леры нет».

Поди, и денег на адвоката не имеется. Мы разыскали юриста, готового помогать девочке в суде на общественных началах, и только после этого связались с её мамой Анжелой. Но оказалось, что адвоката она уже наняла и встречный иск на требование бывших мужа и свекрови о выселении её с дочерью из ростовской квартиры уже в суд подала. Тому, что «дело» попало ещё и в газету, Анжела даже обрадовалась:

– А напишите, напишите. Всё напишите про этого монстра. Как он меня избивал – побои зафиксированы, как пятнадцатилетняя девочка ходила с синяком под глазом от папиных кулаков. Из-за всего этого за квартиру буду бороться до конца. Я лучшие годы на него угробила. И что – уйти ни с чем? Там и квартира-то... Сарай.

«Монстр» Николай про письмо бывших тестя и тёщи, конечно, не знал. Однако звонку корреспондента не очень удивился. Когда в твоих личных делах копаются третьи лица, видимо, уже без разницы, юристы ли это, журналисты...

– Что тут рассказывать: вся наша совместная жизнь была сплошным кошмаром. Вот мать её с первого взгляда раскусила: «Кого ты привёл? Что за...?» Анжела в долгу не осталась: «Ну я вам ещё устрою жизнь весёлую». А я запал. В молодости нас же привлекают легкодоступные женщины. Вот только жить с ними несладко потом. Я тогда за границей работал. В конце восьмидесятых это было гарантией достатка, Анжела за меня и уцепилась. Сколько раз потом пускалась во все тяжкие. Однажды в ссоре заявила, что Лера не мой ребёнок. Я не поверил, ясное дело – побольнее укусить хотела. Дочь я люблю. Только её так против меня настроили, что она папой меня не называет. Я у неё: Николай, эй!, чудик, Вася... Поймите, я хочу, чтобы мать жила спокойно в своей квартире.

Вот с кем не удалось ни встретиться, ни даже поговорить по телефону, так это с самой девочкой, теперь уже мамой, девятнадцатилетней матерью-одиночкой. В детстве жила Лера в основном у дедушки с бабушкой, маминых родителей. Когда исполнилось пятнадцать, прописали её в ростовской квартире. Перспективы для дальнейшей учёбы в областной столице открывались более широкие, нежели в хуторской школе. А в семнадцать Валерия впервые познакомилась со второй бабушкой, но так ни разу и не назвала её этим тёплым словом.

– Коля хотел мне привезти её, когда девочке исполнилось два года. «Мам, нам её сейчас девать некуда, пусть у тебя поживёт», – просил. А я сказала: на свадьбе вашей не гуляла и внучку нянчить не буду. Все люди тогда возмущались: «Как это: родную мать на свадьбу не позвать?!» Да честно сказать, и не только это было причиной отказа нянчиться, – тянется в карман за платком Раиса Васильевна. – Мы тогда с мужем буквально голодали. Середина девяностых... Пенсии маленькие, задерживали месяцами. Платежи за квартиру сделаем, пересчитаем копейки – только на хлеб.

Трудности всю жизнь шли рука об руку с Раисой Васильевной. Муж оставил, когда Коле было три годика. Растила сына сама, бралась за любую работу. Жили в аварийной коммуналке. Сколько было радости, когда получили отдельную двухкомнатную квартиру в новостройке. Потом и в личной жизни наладилось, встретился порядочный человек. Наконец-то появилось то плечо, о котором мечтает каждая женщина. Да коротким оказалось счастье. После смерти мужа нервы у Раисы Васильевны сдали окончательно. На восемь следующих лет её приютом стал психо-неврологический интернат в Ковалёвке. Время и врачи сделали своё дело. Сын забрал мать из больницы. Тут судьба и свела пенсионерку с бывшей невесткой и внучкой. На её территории. 

Обе они уже были зарегистрированы на квадратных метрах Николая. Первоначально вся квартира была приватизирована Раисой Васильевной, но позже по судебному решению меньшая, десятиметровая, комната досталась в собственность сыну, а за матерью закон закрепил семнадцатиметровую, с выходом на балкон. Против регистрации Леры отец не возражал. А вот как удалось за четыре месяца до развода прописаться на мужниных метрах Анжеле, остаётся только догадываться. Хозяйка в это время находилась в Ковалёвке, а Николай – за границей. Никто из них не давал своего письменного согласия, без чего законно прописать женщину в приватизированной квартире не могли. Но это несколько другой поворот этой истории.

И началась у Раисы Васильевны после возвращения домой та самая – «весёлая» жизнь. Сын и его бывшая, люди свободные, нашли себе новых любимых и живут в основном у них. Правда, стирать бельё и купаться с сожителем Анжела ходит по месту прописки, накручивая хозяйке киловатты и кубометры. Николаю вход в мамину квартиру теперь заказан. «Стоит появиться, начинаются провокации, чтоб драку вызвать. Бывшая открыто заявляет: “Мать твою в Ковалёвку отправлю, а тебя – в тюрьму”, – жалуется Николай. – Поэтому мне туда лучше лишний раз не заходить. Иногда в машине приходится ночевать, на которой таксую. А ведь всё ж было, свой магазин открывали, как могли бы жить...»

Тем временем случилась любовь и у Валерии. Андрея она привела в эту же квартиру.

– Я их боюсь, – чуть не плачет пенсионерка. – Когда они дома, мне в коридор или на кухню выйти нельзя. Однажды зашла в туалет, нарочно выключили свет. Прошу: включите, мне страшно, а они издеваются. Телевизор не могу посмотреть. Как-то так идут провода, что если они включают свой, у меня на экране как взрыв происходит. Не высыпаюсь. Курить на балкон через мою комнату иногда всю ночь шастают. А то музыку включат так, что даже соседи спать не могут, не то что я. Новый жилец, Андрей этот, вздумал даже права качать. Спасибо, участковый растолковал ему, какие у него права – птичьи. Потишел.

Впрочем, Андрей был не сов­сем бездомным. В наследство ему досталось жильё в Новочеркасске. Но ту квартиру он сдавал. А в Ростове было так удобно – прямо рядом с работой.

После разговоров и встреч со «второй стороной» к Анжеле накопились новые вопросы. В том числе: правда ли, что родить ребёнка в статусе матери-одиночки посоветовала дочери она? Такую «чушь» молодая бабушка возмущённо отрицала. В этот раз она вообще много возмущалась.

– Почему вы говорите, что Лере жить негде? У неё же две бабушки, – пытаюсь уточнить.

– Каких две? – искренне удивляется Анжела. – У неё одна бабушка! (Имеется в виду, Анжелина мама. – Л.В.).

– Лера могла бы жить у ваших родителей.

– С какой стати? Это их дом. Флигель маленький. И потом, у них есть ещё сын и другие внуки. Жильём Леру должен был обеспечить отец. Не смог – значит, пусть отдаёт комнату в этой квартире. Поменьше бы за юбками бегал...

А потом состоялся повторный разговор и с авторами письма. Сначала – с бабушкой, потом – с дедушкой. Лере, хоть звонок и был сделан на её телефон, трубку они так и не передали. А на следующий день дедушка, грозивший накануне: «Я директором хлебозавода работал, я и в... в администрацию дойду! И в суд подам за ваши склоки, за вашу брехню, за то, что вы с дураками переговорили и защищаете их. Лера с вами разговаривать не будет, со мной теперь будете дело иметь», – приехал в наш издательский дом.

– На какую помощь редакции вы рассчитывали? Обоснуйте свои претензии.

– Просто он отец. Как он может выселить дочь свою родную? Отец должен обеспечить дочь квартирой.

– Почему тогда вы не обес­печили Анжелу жильём?

– Она замужем была. Они за границей, в Германии жили.

– Лера тоже нашла себе мужа. Почему она не пошла жить к нему, а привела его всё в ту же бабушкину квартиру?

– Не те времена, не те времена, – не очень понятно отозвался собеседник.

Дальше он разразился гневом, рассказывая, как двадцать лет обеспечивал и дочь, и «этого придурка, самого настоящего придурка», который двадцать лет сидел у него на шее, лодырь, и ничего не делал, пока Анжела занималась предпринимательством...

– И всё-таки объясните, почему придурок должен обес­печить дочь жильём, а вы не обеспечили свою?

– У нас в деревне дом. А почему она должна жить в деревне? Она в Ростове работает.

И снова звучало, что бабушка у девочки одна, и «почему они должны жить в деревне?», и «что, она бомжевать должна?». И тут же – что квартира эта ему триста лет не нужна, «пускай они загребут свою квартиру; у меня в сарае и то намного чище и намного лучше».

– Зачем тогда судитесь?

Разговор пошёл по кругу: отец обязан... То, что квартира по большей части принадлежит всё же бабушке, речи не шло. Как жить в состоянии войны пожилому человеку и молодой маме под одной крышей – тоже. На что обрекают дочь и любимую внучку, втравливая в конфликт с родным отцом, никто не думает. Достижение цели – любой ценой. Амбиции – превыше всего.

– Я приехал посмотреть вам в глаза, – объяснил на прощание цель своего визита Лерин дедушка. Он не сомневается в своей правоте, в то время как даже суд, длящийся уже несколько месяцев, не вынес пока решения.