Накануне (Крестьянин №6)

  Крепостники, словно предчувствуя конец своей власти, торопились пресытиться ею

 Декабристам выпал исторический шанс - покончить с самодержавием и крепостничеством. Увы…

 Всего шесть часов длилось их восстание. Оно оказалось поспешным, плохо организованным и, главное, нерешительным. По приказу Николая восставших расстреляли картечью из пушек. Всю ночь при свете костров убирали трупы, а раненых топили в Неве.

 По всей стране начались массовые аресты участников тайных обществ. К следствию привлекли 579 имён. Николай I лично допрашивал декабристов и назначал режим заключения каждому. 12 июля 1826 года, в день объявления приговора, жители Петербурга молча наблюдали зловещую процессию. Около пяти тысяч телег с железом на кандалы для бунтовщиков растянулись от здания Сената по Невскому проспекту за черту города. Помещики изо всех углов России, чтобы не обременять казну, жертвовали на «благое» дело из личных средств. Только одна графиня   Браницкая привезла в северную столицу 200 пудов железа для участников восстания. Генералы в парадных мундирах при всех орденах и медалях просили молодого монарха осудить как можно больше декабристов к смертной казни. Крепостник сенатор Лавров требовал отсечения не менее 63 голов.

 Пятеро декабристов - Пестель, Рылеев, Муравьёв-Апостол, Бестужев-Рюмин и Каховский были поставлены «вне разрядов» и приговорены к четвертованию. Николай «милостиво» заменил четвертование виселицей.

 В те же времена существовал неписаный закон: сорвавшихся во время казни с петель миловали. Бывало, ремесленники из простонародья специально делали петли из подгнивших верёвок или надрезали волокна. Когда из-под ног осуждённых выбили скамейки, Пестель и Бестужев-Рюмин остались висеть, а Рылеев, Муравьёв-Апостол и Каховский сорвались. Генерал-адъютант Чернышев приказал поднять их и снова повесить.

 - Дай палачу твои аксельбанты, чтобы нам не умирать в третий раз, - крикнул окровавленный Рылеев, разбивший при падении голову…

 На рассвете тела казнённых тайно увезли на остров Голодай. Там их опустили в яму и залили едкой щёлочью, чтобы останки растворились без следа. Впоследствии их захоронение так и не было найдено.

 Через 93 года точно так же поступили большевики с правнуком Николая I и его семьёй. Их тела сбросили в яму в уральском лесу и залили кислотой…

 Взгляд европейца

 В июне 1839 года Николай I пригласил известного французского литератора и путешественника маркиза Астольфа де Кюстина посетить Россию. Император знал о судьбе деда и отца де Кюстина, чьи головы отрубила беспощадная гильотина Робеспьера. И это было лучшей рекомендацией царскому двору и русским помещикам. Николай надеялся, что француз сочинит в его честь ещё один хвалебный гимн, заклеймит декабристов и разного рода «вольнодумцев».  Император провёл с де Кюстином многие часы в доверительных беседах. Приглашал его во дворец на различные церемонии. Но случилось неожиданное. Спустя несколько месяцев Европа прочитала книгу «Россия в 1839 г.»,

а Николай в отчаянии воскликнул:

 - Моя вина, зачем я пригласил этого негодяя…

 Взгляд европейца увидел то, что не видели многие просвещённые русские современники:

 «Роскошь в домах петербургской знати меня сначала забавляла. Теперь она меня возмущает, и я считаю удовольствие, которое эта роскошь мне доставляла, почти преступлением. Благосостояние каждого дворянина здесь исчисляется по количеству душ ему принадлежащих. Каждый несвободный человек здесь - деньги. Он приносит своему господину в среднем до 10 рублей в год, а в некоторых местах втрое и вчетверо больше. Я невольно всё время высчитываю, сколько нужно семей, чтобы оплатить какую-нибудь шляпку или шаль. Когда я вхожу в какой-нибудь дом, кусты роз и гортензий кажутся не такими, какими они бывают в других местах. Мне чудится, что они покрыты кровью. Я всюду вижу оборотную сторону медали. Количество человеческих душ, обречённых страдать до самой смерти для того лишь, чтобы окупить материю для нарядов знатной дамы, занимают меня гораздо больше, чем её драгоценности и красота…»

 Де Кюстин побывал на Английской набережной во дворце одного из представителей петербургского высшего света.  Он славился тонким вкусом и богатством. Пол банкетного зала в его дворце был выложен мрамором, привезённым из Рима из дворца императора Нерона. Этот аристократ имел 20 тысяч крепостных крестьян.

 Французский писатель познакомился с нравами крепостной России. Узнал о том, что пока Николай I допрашивал во дворце Сергея Трубецкого, у декабриста украли шубу. И в Петропавловскую крепость его пришлось отправить в шинели, которую одолжил саперный полковник. Немало удивило француза и существовавшее в чиновничьем мире понятие о «безгрешных» и «грешных» взятках. «Грешно» было расхищать казённые суммы, а поживиться за счёт посетителя было делом «безгрешным», само собой разумеющимся.

 «Выжечь до основания…»

 «Крепостное право, в нынешнем его у нас положении, есть зло всем ощутительное и очевидное», - говорил, и не раз, Николай I. Однако предпочитал не предпринимать решительных действий.

 В указе, изданном в первые же месяцы царствования, император предписывал помещикам христианское обращение с крестьянами. Он учредил 11 секретных комитетов, которым поручал «изыскание мер к улучшению положения помещичьих крестьян». Но ничего существенного комитеты не сделали. За исключением нескольких подготовительных мер.

 Крестьяне получили право покупать с разрешения помещиков землю в личную собственность. И по договору с крепостником приобретать землю в постоянное пользование за определённые повинности. Такие крестьяне стали называться «обязанными». Прекратилась практика раздачи частным лицам казённых имений с живыми душами. В казну стали покупать имения разорившихся помещиков, а их крепостных обращать в государственных «тяглецов».  Положение государственных крестьян несколько улучшилось после того, как им вернули общинное самоуправление.  Они выбирали старост, которые были посредниками с барином. Проводили переделы земли, что поддерживало платежеспособность и препятствовало разорению бедных хозяйств.

 А вот положение помещичьих крестьян стало хуже. Крепостники, словно предчувствуя конец своей власти, торопились пресытиться ею. В имениях ежедневно секли женщин, в том числе и беременных, «отчего было много несчастных случаев и распространилась падучая болезнь». Продажа крестьян, несмотря на запрет, продолжалась.  Помещики травили крепостных собаками, насиловали девушек, и вообще трудно назвать такое безобразие, которого крепостники не совершали бы по отношению к своим людям. В ответ крестьяне убивали помещиков, управляющих, экономов. Их душили, резали, а ярославского помещика Щепочкина взорвали пороховым зарядом. Крепостник поплатился за «потеху». Он заставлял дворовых женщин раздеваться догола и съезжать с ледяной горки.

 Наступило время, когда помещики удерживали свои неестественные права только жестокостями и силой войска.  При усмирении крестьян Новгородской губернии сенатор Баранов повелел генерал-майору Шкурину «выжечь до основания деревню Березину». Жандармский полковник, подавивший волнения крепостных в Курской губернии, написал в отчёте:

 «Начали со старика, которого забили до смерти и на мёртвого уже надели кандалы. Затем били ещё 13 человек и только 14-й, после трёхсот ударов, сказал, что будет повиноваться… Засечённые ожили: отлили водою».

 «Сын мой меня заменит»

 Император Николай Павлович скончался, поручив дело освобождения крестьян своему наследнику: «жалею, что не мог сделать всего добра… сын мой меня заменит».

 Начало царствования Александра II встревожило крепостников. В манифесте от 19 марта 1856 года о заключении мира в Крымской войне была фраза, которая смутила их покой: «Каждый под сенью законов, для всех равносправедливых, всем равно покровительствующих, да наслаждается в мире плодом трудов своих».

 Что означала эта фраза? На какое равенство она намекала? Когда государь по случаю мира приехал в Москву, генерал-губернатор Закревский попросил его «успокоить дворян» относительно «опасных слухов», вызванных манифестом. Александр II сказал речь, она вместо успокоения повергла крепостников в ужас. По мере того, как император говорил, лица присутствующих вытягивались и темнели:

 «Носятся слухи, что я хочу объявить освобождение крепостного состояния… Я не скажу вам, чтобы я был совершенно против этого. Мы живём в таком веке, что со временем это может случиться… следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу».

 Столбовое московское дворянство было ошеломлено. Несколько часов спустя речь государя в списках уже ходила по рукам всей Москвы. Министр внутренних дел Ланской был также поражён неожиданными словами Александра II и решился спросить его, действительно ли он произнёс их. На что император ответил:

 - Говорил и не сожалею о том.

 Крепостное право слагалось на Руси веками и к середине 19 столетия определяло всё устройство жизни.  Большинство дворян были малосведущими и малопросвещёнными людьми. Они считали, что без даровых рабочих рук им не прожить. Многие боялись мщения подневольных крестьян. Освобождение целого сословия порождало много проблем. Надо было думать о будущем устройстве вчерашних крепостных. В случае наделения их землёй возникал сложный вопрос о вознаграждении помещиков за земли, которые должны были отойти крестьянам.

 Предстояло освободить свыше 20 миллионов, по сути, бесправных людей. С их освобождением неминуемо всплывала проблема, кому передать суд и управу над крестьянами. Кто будет собирать и распределять государственные повинности. Кто будет их непосредственным начальником. Прежде всё это было во власти помещика. Он платил за крепостных «подушные» и сам получал с них то, что находил нужным. Он чинил суд и расправы, поставлял рекрутов, а правительство не считалось с крестьянами как отдельными гражданами. Кому передать всё это? Чиновнику? Сама мысль об этом представлялась ужасной.

 Ведь это означало бы не уничтожение крепостного права, а только передачу его из рук помещиков в руки столоначальников…