Одна судьба одной Надежды

Связной партизанского отряда до сих пор снятся голод, горящие хаты и показательные расстрелы 

Надежде Романовне Радене 89 лет. Так сложилось, что ещё в детстве ей пришлось пережить пять территориальных режимов. Родилась она в небольшом белорусском местечке Брестской области, в то время оккупированной поляками. 

Семья была большая, жили бедно. В их деревне все выживали как могли. Пахали землю, сеяли пшеницу и рожь, собирали, молотили зерно, держали скот. И было в том польском селении такое правило: как родится мальчонка, то семье нарезают дополнительно гектар земли, а вот на девочек ничего не давали. А её родителям, как назло, бог всё девчат давал.

Мама четвёртым ребёнком ходила, все мальчика ждали, а родилась Надя. Так и жила она в семье нежеланной, нелюбимой. Только бабушка её и жалела, всё рафинадом тайком угощала. Отец, приняв четвёртую дочь, задумался над жизнью и подался в Канаду, чтобы заработать денег на покупку земли. Тогда в ту страну проще было уехать, чем в Россию.

Позже присылал что мог: одежду, небольшие деньги, кое-какие подарки. В школе Надя до четвёртого класса учила польский язык. В 1938 году поляки покинули их территорию, пришла власть Советов. Начали изучение русского языка, и всё в том же четвёртом классе. Сейчас эти жизненные перипетии Надежда Романовна вспоминает с улыбкой: «Вчера только по-русски говорили, а сегодня приходим – уже на украинском уроки преподают. Перешла в то время наша деревня под Украину. А в 1941-м заходим в школу – и нас уже «гутен тагом» приветствуют: немцы нашу местность заняли. Вот так я четыре класса и закончила. Каждый на другом иностранном языке». 

Юные партизаны

– Потом началась война, немцы школу спалили. Зародилось партизанское движение, – горько вздыхая, рассказывает Надежда Романовна. – Фашисты жгли избы прямо с семьями, никого не жалели. Пришлось нам уходить в леса. Мне пятнадцать было. Многие тогда из нашей деревни в леса подались, и мы ушли, только бабушка в хате и осталась. Главный партизанский отряд имени Суворова стоял в Беловежской пуще, а наш лагерь находился в полесье, возле города Дрогичен. Много человек в нём воевало – несколько сотен. Ни днём ни ночью фашистам жизни не давали. Для нас, подростков, в отряде тоже работа была. Немцы вначале детей не трогали. Это уж потом… Мы с девчонками приносили в деревню из отряда грязную одежду: настираем, высушим её и опять в отряд. Ночами стирали, в сараях сушили. Как могли помогали. Еду в лес носили. Напечём хлеба, возьмём картошки, лука, сала, если кто даст… Тогда многие партизанам помогали. Почти у каждого родственник был в лесу. Жили партизаны зимой и летом в шалашах. Кругом – полесье, болота, землянки сразу водой заполнялись. Поэтому жильё строили только наверху: рубили деревья, ставили шалаши, внутри застилали ветками, травой, которую загодя косили. Взрослые часто на задание из лагеря уходили. А мы в это время помогали раненым, обстирывали их, кушать варили, за скотиной досматривали, которую от немцев в лесах прятали. В каждом населённом пункте у партизан были свои люди. Связь держали через нас. Немцы подростков меньше всего подозревали. Дадут нам в отряде записку, и мы с девчонками идём до города, нужному человеку сведения передать. Потом в обратный путь, в лес.

– Конечно, было страшно! Ещё как страшно! – отвечает на мой вопрос Надежда Романовна. – Немцы тогда больше в городах обитали, в деревни только по случаю ездили, казнить кого или избы попалить, в острастку партизанам. В лес не ходили – боялись. Нам в отряде доверяли и взрослые дела, – продолжает воспоминания бывшая партизанка. – Помню, базировались немцы рядом, на станции, а нам было велено железную дорогу заминировать. Дошли мы до железки. Парни у насыпи притаились, а у нас с девчонками была задача караульных отвлекать. Подошли мы к ним, разговор какой смехом завели: мол, гутен таг, научите нас на губной гармошке играть. А они рады стараться! Чего-то лопочут по-своему, мелодию выдувают. Пока наши мальчишки заряд под рельсы закладывали, мы немцам и песни поем, и танцуем. Страшно так, что живот сводит! А как свист услышим, так и тикать!

Отбежим на безопасное расстояние, и тут как грохнет! Значит, справились ребята с заданием: ауф фидерзеен! Не один раз мы на ту железку ходили. Много тогда эшелонов с танками да боеприпасами под откос ушло. Но подобные вылазки фашисты без ответа не оставляли: целые деревни палили вместе с жителями, расстреливали любого, кто под подозрение попадал. Одно время немцы чаще стали ездить по деревням. Отнимали всё, что могли увезти: скотину, припасы, одежду, обувь. Тоже, видать, голодно им было. Люди зерно и одежду приноровились прятать в полях, чтобы фашисты не отняли. У нас вода близко к земле – Пинские болота повсюду. Так мы все припасы в рогожу заворачивали и глубоко в землю закапывали, а на том месте картошку сажали, чтобы никто схроны не обнаружил. Так спасались, – продолжает Надежда Романовна. – Между деревнями было налажено оповещение.

Если немцы задумают в какую-то местность нагрянуть с погромом, то в ближайшей деревне местные по рельсине стучать занимаются. Далеко тот звук раздавался. Люди как услышат, мигом собираются, иконы в руки и тикать в лес. Если не успеют, немцы понаедут – никого в живых не оставят. К тому времени они уже сильно злыми стали. Сколько сёл и деревень попалили! Они, гады, и показательные казни устраивали. Нелюди, и только! Сгонят насильно всех жителей на сход и казнят прилюдно тех, кого заподозрили в связях с партизанами.

Помню, привезли на телеге одного нашего мужика: какая-то гадина настучала немцам, что он с партизанами связан. Так фашисты вспороли ему живот крест-накрест и напихали туда веток, а людям объясняли, что так будет с каждым, кто в лес бегает и партизанам помогает. Как он кричал, как кричал… потом от боли помер. А немцы в это время у каждого из нас выпытывали местонахождение отряда. Страшно было до жути! Некоторые малые умирали от испуга, старики от страха с ума сходили. Так было…

Не до любви было

Кончилась война. Партизаны вышли из леса. Вывели коров и лошадей, что в отряде сберегли. Начали на родной земле обживаться. После войны русские пришли… «Ещё хлеще стало, – качает головой моя собеседница. – В 1945 году начали разбираться со всеми, кто под немцами был. Лесных мужиков обвинили в том, что они дезертиры, на фронте не сражались, в тылу отсиживались. То, что партизанили, не считалось. Никаких доказательств не было. Многих тогда осудили, арестовали, вроде как и не воевали они, жизнью не рисковали. А дело в том, что все списки партизан командир нашего отряда взял да и закопал в лесу под сосной, от греха подальше. А сам в бою погиб. Так никто эти списки и не нашёл. Намного позже всех, кто в лесах воевал, всё-таки признали участниками партизанского движения, какие-то льготы даже дали. А про нас, подростков, и не вспомнили». 

По словам Надежды Романовны, в 1946-м в её родных местах начали создавать колхозы. Частную землю в единое хозяйство объединили, всех животных в колхоз забрали. Заставляли сараи разбирать, чтобы было из чего колхозные коровники строить. Жить стало нечем. Пришлось людям в колхозы подаваться. А кто и на Украину поехал, на заработки. 

– Худо мы тогда жили, ой худо… Голодно, – с горечью вспоминает о тех послевоенных годах Надежда Романовна. – Я тоже в колхоз устроилась. Так как у меня четыре класса и польский знаю, то посчитали, что грамотная. Посадили меня в контору на документы: выправляла паспорта тем, кто из Польши домой возвращался. Потом работала на картошке, на льняном заводе, на каучуковом… Платили копейки. Трудно жилось. В 25 лет вышла замуж. 

– Какая там любовь? – отмахивается от моего вопроса про чувства эта маленькая, но такая сильная духом женщина. – Надо было выходить, а то бы в девках куковала. Тогда после войны мужиков-то почти не осталось: кого убили, кого посадили. Девки рады были хоть за слепого, хоть за безногого да контуженного пойти. Жизнь надо было налаживать. Не до любви было, девонька. Да мы и не знали, что есть она такая на свете – любовь. Меня тоже без спроса сосватали. Поженились мы с моим Фёдором, детей нарожали. У меня две дочки и сын. Жили бедно, голодно. Вот и собрался муж на заработки в Ростовскую область. Здесь колхоз знатный был, богатый. Мужу всё понравилось. Вернулся он за нами, забрал и сюда, в Новобессергеневку, перевёз. Приехали мы осенью в 1963-м, а жить-то негде, и дети – мал мала меньше… Старшей дочери шесть годков, сыну – три. Тогда председатель устроил нас в коровнике, в комнатку, где воду телятам грели. Там и жили. Муж в колхоз кузнецом устроился. 

Позже дали нам землю. Слепили мы саманный флигелёк. Потом нам колхоз немного леса выделил. Стали строиться. Долго дом возводили, больше десяти лет. Скотину держали, огород... Я в коровнике работала, в поле тяпала, сено гребла. За любую работу бралась, без праздников и выходных. О себе не думала, детей поднимать надо было. Платили мне колхоз за месяц трудодней 20 килограммов пшеницы и 15 ячменя. Что хочешь, то с ними и делай! А мне детей кормить и одевать нужно. На том зерне скотину, птицу выращивали, потом мясо да яйца продавали, чтобы средства на одежду и обувь накопить. Это уж намного позже колхоз деньгами стал зарплату выдавать. А тут муж со своей профессией сильно популярным стал, – продолжает описывать нелёгкие события своей жизни Надежда Раденя. – То одним что-то перекуёт, то другим… А платили ему за работу самогонкой. Вот он и пристрас­тился… Тогда совсем тяжело в семье стало. Я уж не помню, когда и плакала. Слёзы кончились… Очень он нас обижал. Потом заболел, помер.

Бои местного значения

Незаметно выросли дети, разлетелись из родного гнезда. Сейчас и дом крепкий есть, и участок с грядками, и дети в люди вышли… Только жить да радоваться. А не получается у неё радоваться. То старые болячки о себе напомнят, то прошлое во снах откликается, душу теребит… А тут ещё и жутко деятельных соседей бог послал, как очередное испытание на выносливость. Выстроили они высокий глухой забор вдоль всей стены её дома, впритык, как раз под самую его крышу. Кажется, что откроешь ставни, и они в тот забор и упрутся.

Сейчас солнца в хате не бывает, всё время сумерки. Пыталась Надежда Романовна побороться против такой несправедливости, но куда там… 

Много уже обид выдержала Надежда Романовна от соседей – то утки им мешают, то вроде как на её землю виды имеют, то сарай требуют снеси, то сток воды специально на её территорию вывели, чтобы бабушка не скучала, а делом занималась – воду с участка вычёрпывала. «Бои местного значения, – грустно улыбается Надежда Романовна. – Но ничего, я ещё сильная и с этой бедой справлюсь. Не такое пережила». Конечно, справится. Характер у неё, и правда, мощный, любой мужик позавидует. Всю жизнь сама день за днём выстраивала, никто не помогал, только на себя надеялась. Надеется и сейчас…

Наталья ЖИХАРЕВА
с. Новобессергеневка, Неклиновский р-н, Ростовская обл.
Фото автора