Теперь во сне сею...

Ну, Андреич, ну, старый солдат! Не сидится ему, не лежится. Захожу во двор, спрашиваю у внучки, где дедушка, говорит - на огороде с пыреeм воюет. В 87 лет?

Не очень поверил и пошёл на грядки. Точно: согнутый, как знак вопроса, старичок, с волосами, похожими на пух одуванчика, бойко копает вилами край огорода, выдергивает белые шпагатины корней и бросает на межу.

- Дядя Ваня, что ж ты, немца победил, а пырей - никак?

- Та ныяк ёго проклятого нэ вывэду, лизэ и лизэ через мэжу, як той хвашист....

- Значит, есть ще сыла у солдата?

- Трошкы есть, но вже ны багато. А чий ты будэшь, сынок? - спрашивает он меня, внимательно вглядываясь.

Я называюсь и наклоняюсь к старику ближе, зная, что у него видит один глаз. Прозевал ветеран, как и многие старики, свою глаукому. Дядя Ваня, поглядев на меня, говорит:

- Шось нэ помню. Батька твого, вроди, знав.

- Зналы, дядь Вань. В юности бигалы ж до дивчат в сусидню станыцю?

- А як же! На конях, верхи!

- Значит, зналы. Ну, ходимтэ до двору.

И я беру под руку старика, в другую руку поперечную пилу - дядя Ваня сам срезал сломанную ветром вишню, и мы с вилами и пилой идём по зеленой стежке.

...Великая Отечественная для Ивана Набока началась в июне 1941-го, сразу после объявления войны. В свои девятнадцать лет он попадает в первый призыв, и вот уже колонна новодеревянковцев по пыльному жаркому шляху направляется в станицу Новоминскую (тогдашний райцентр). Сзади скрипит фурманка с харчами и водой, над головой звенят жаворонки в ясном и пока ещё не опасном небе. А к ногам льнут созревающие колосья, будто спрашивают: «К жатве вернётесь, казаки?». Подступает от вида полей комок к горлу, но надо идти. Рубаха прилипла к спине, и над колонной плывёт запах потных мужских тел...

В станице Багаевской призывники получили приказ: копать противотанковые рвы от Таганрога до Ростова. Копать в своей одежде и обуви, дали только лопаты и носилки. Земляная работа всегда тяжёлая. Чтоб хорошо копать, нужен хороший харч, а его-то как раз и не было - кормили плохо. Отощали казаки. Обносились, оборвались, спали вповалку, пока было не холодно, там, где работали. Не мылись, негде было. Завшивели. Но не роптали, враг наступал, и спешили до холодов рвы закончить. Спас положение колхоз: из Новодеревянковской привёз для своих одёжу, обувку и рабочие рукавицы. Иначе бы пропали, не став солдатами.

К зиме земляные муки закончились, и Иван попадает в Майкоп, в учебку. Там только он отмылся, выбили его вшей и одели в солдатскую форму. Там же он принял присягу и стал солдатом.

До весны их учили пехотной науке, а весной 1942-го всё подразделение перебросили в Новороссийск грузить боеприпасы на корабли, доставлявшие оружие в Крым. После этого рядовой Набок попадает в грузинский город Гори на формирование своей воинской части - 920-го стрелкового полка. И оттуда на фронт, на Смоленское направление, на передовую.

Как воевал рядовой пехотинец Набок в свои неполные двадцать лет? Да как все, кто с ним был рядом в окопе, траншее, атаке. «На передовой в окопе ничем не интересуешься. Голодно, холодно - сырая шинель от мороза колом стоит. Щи холодные привезут раз в несколько дней и хлеб мёрзлый. Хлеб порубаешь сапёрной лопаткой и ешь. Не думаешь, что будешь жить, и не страшно. Идешь в бой, и всё равно, что с тобой будет. А места там, под Смоленском, такие были, что окоп не выкопаешь. «Сыдыш в той ямки, як сорока на гилляки». Это малая правда солдата о «своей» войне.

В тех боях его и ранило. Первый раз легко, в бедро, 26 августа 1942-го. А через несколько месяцев, в декабре, в атаке Ивана сразила разрывная пуля в ... пах. Бой у деревни Жеребцовка был тяжёлый, в его роте многие полегли. Ивана спасло то, что он не потерял сознания и был молодой, сильный. Метров тридцать до своей траншеи он прополз на руках, грязный снег кровавя. Ноги не слушались. В траншее Ивана перевязали и, повезло опять, отправили на крытой машине к санитарному поезду. Два везенья в один день - судьба. И было это 17 декабря, в его двадцатый день рождения.

С 20 января по 31 августа 1943 года пробыл солдат на лечении в самаркандском эвакогоспитале после своего страшного ранения. Долечиваться Ивана отправили домой - на полгода. В поезде приглянулся попутчице - молодой вдове ставропольчанке, и та стала его уговаривать провести отпуск у неё дома. «Я б, може, и согласывся - гарна була женщина, да куда мини: негожий...». Шесть лет Ивану после ранения не хотелось девчат, только в 1949-м к нему вернется мужская сила...

К моменту возвращения Ивана в Новодеревянковскую немца из станицы уже прогнали, налаживалась мирная жизнь, и в ней нашлось занятие фронтовику Набоку. Они с Ваней Бутом (тот остался с одним глазом) обучали военному делу допризывников 27-го года рождения.

Через полгода рядовой Набок прошел медкомиссию, был признан с оговорками годным к военной службе, отправлен на переобучение и служил потом до конца войны во втором эшелоне: охранял и чинил линии связи. Побывал со своим подразделением в Болгарии, Австрии, Сербии, Чехии, а закончил войну в Венгрии. Через два года после победы его демобилизовали в том же самом чине - рядовой. Особых наград за войну солдат не заслужил, но воевал честно, а что остался живой, но покалеченный, так и на том судьбе спасибо.

Дома Ваня Набок пошёл учиться в станичную МТС на тракториста. Не очень ему желательно было идти на трактор - ранение дало рецидив, неприятную болезнь, с которой он вынужден воевать всю жизнь, но хотелось Ванюше быть трактористом. И он им стал. Мало того, он станет потом благодаря профессии известным и прославленным человеком.

А в 1949 году тракторист Ваня Набок завел семью. Женился на станичной девушке Ксюше, с которой был знаком до войны. Ксюша тоже воевала в связи, была наблюдателем и оповещателем о налётах вражеских самолётов и дошла почти до Берлина. Демобилизовалась из Польши. Её подразделение было женским, и на память о войне комбат своим девчатам устроил маленькие подарки. Ксюше достался отрез на платье и набор симпатичных фужеров простого стекла. Из отреза она дома пошила платье и в нём вышла за Ваню Набока («дуже вин красыво танцював!»). Фужеры тоже пригодились, и один остался «живым» до сего дня. Его мне показали. Симпатичный: на высокой ножке, с вишенками по бокам.

В 1950 году у Ивана Андреевича и Ксении Ивановны Набок родилась дочь Валя, и с её семьёй старики теперь живут. Больше детей у них не получилось. Но вместе они, два фронтовика, в этом году отметят 60-летие совместной жизни. И очень обижены старики, что не дали им обещанной президентом легковой машины. Тем более, что по медицинским показаниям она Ивану Андреевичу полагается. Другим, где в семье один ветеран, дали, а их двое - и обошли. Как же так?

Мы сидим с Иваном Андреевичем под его хатой на доске, покрытой старым половичком. Эту хату механизатор Набок построил в 70-х годах, когда получил большую по тем временам премию - три тысячи рублей, и купил на неё финский домик - комплект материалов для строительства. Премия ему выпала за наивысший урожай сахарной свеклы, которую вырастило звено, где он работал. Тогда же его наградили орденом «Трудовая слава». Я знаю, какой тогда был пропашной трактор, на котором работали свекловоды, - «Т-38». На нём соблюдать прямолинейность было мукой. «Маркер пышэ, а рычагы дэржишь, аж плэчи вырыва», - говорит старый свекловод.

Но работу свою Иван Андреич любил. И бригаду первую колхоза «Дружба», где проработал до 67 лет, тоже любил.

- А трактора вам снятся, дядь Вань?

- Ой, сынок, снятся. У мэнэ ж тэпэр вмисто трактора в руках вылы та лопата, так я во сни сию и дуже пырыживаю, шоб нэ наробыть огрихив. А як ты думаешь, сынок, колхоз нас погука в цём году на празнык, на День Победы? Мы пырыживаем.

- Погука, дядь Вань. В «Дружбе» остался ваш председатель, Николай Иваныч Миренков, он фронтовиков помнит и позовёт.

Напоследок я всё-таки спрашиваю старого солдата, была ли у него на войне радость. Дядя Ваня улыбается одними глазами и смотрит куда-то вдаль, будто перелистывает страницы своей жизненной книги:

- Яка може буть радость на войни, сынок? Може ото шо я в Венгрии научивсь на лисапети ездить.... Венгры рызыну с колес познималы, шоб мы не ездили, а мы биз рызыны по дороги стук-стук-стук. А воны бачуть и смиюця.

Потом он помолчал и добавил:

- А вообще там, дэ я був на войни, хороши булы люды, нэ обижалы нас, солдат. Оцэ, мабуть, главна радость.

Станица Новодеревянковская,Краснодарский край