«Я невиновна, но остаюсь в заложниках»

«Я невиновна, но остаюсь в заложниках»

Суд приговорил ростовскую активистку Анастасию Шевченко к четырём годам условно

«…Я вам расскажу, как сидеть с детьми под домашним арестом. Расскажу, как дети мои боялись во время обыска, но ни слезы не проронили. Как дочка моя тайком мне конфеты в сумку клала. Как к старшей дочери в больницу не пускали, как бы я ни просила. Как сын мой ночью просыпался, кричал: “Мама!” Как девочка в 14 лет стала взрослой, никакого переходного возраста не было. И как они сейчас вдвоём после фразы про пять лет считают последние дни с мамой, украдкой снимают меня на видео, голос мой записывают...»

Последнее слово Насти Шевченко напечатали многие издания – не только ростовские, но и российские и зарубежные. Её имя вот уже два года не сходит со страниц независимой прессы. Российские и международные организации признали её политзаключённой и узницей совести. Но следствие, а затем и суд на полном серьёзе сообщили нам, что эта красивая и совершенно безобидная с виду женщина, преподаватель английского и французского языков, представляет «угрозу конституционному строю и безопасности» России. 

Кстати, никогда не угадаешь, откуда прилетит такая опасность. Напомним, недавно похожую угрозу – почти с такой же формулировкой – бдительная оренбургская прокуратура обнаружила в объявлении о продаже польской капусты, размещённом на нашем сайте «Агробук». Объявлению-то уже лет восемь, и капуста, вероятно, давно продана и съедена, но была-то она родом из враждебной Европы! Мы писали об этом: прямо страшно представить, что могло случиться, не вмешайся вовремя оренбургские прокуроры, за тысячи километров усмотревшие и пресекшие происки врага.

Обновка из Уголовного кодекса

Анастасия стала первым подопытным «кроликом», на котором опробовали новую статью 284.1 УК РФ – «Осуществление деятельности на территории РФ иностранной или международной неправительственной организации, в отношении которой принято решение о признании нежелательной на территории РФ». Вернее, сама статья была не первой свежести: её приняли ещё в 2015 году. Но с тех пор она лежала без употребления – а тут как раз и человек нашёлся. 

Дело в том, что Настя – не просто человек, а личность с чёткой политической позицией – входила в организацию «Открытая Россия». И принимала участие в политических и просветительских мероприятиях, а также в одном согласованном (!) митинге. О чём поторопились доложить куда следует сразу несколько сознательных граждан. Первый донос (и первый штраф в размере пяти тысяч) она получила за выступление на политических дебатах в Таганроге. Следующий – за участие в съезде «Открытой России» в Ульяновске.

Здесь стоит уточнить, что организаций, в названии которых присутствует «Открытая Россия», существует несколько. Две из них – в Великобритании. Вот они-то в 2017 году и были признаны «нежелательными». О том, что это не отразится на работе общественно-сетевого движения «Открытая Россия» в РФ, недвусмысленно заявил официальный представитель Генеральной прокуратуры Александр Куренной в интервью «РБК». Об этом твердили защитники Насти, об этом же говорится в открытом письме, которое подписали более восьмидесяти писателей, журналистов и деятелей культуры: «Обвинение в отношении Анастасии Шевченко является необоснованным и противоречащим закону и заявлениям Генпрокуратуры».

Но 21 января 2019 года против Насти возбудили первое в стране дело по уже упомянутой статье 284.1 и забрали в изолятор временного содержания. А с 23 января – и до последнего заседания суда – она находилась под домашним арестом. Два с лишним года.

С утра под зданием суда собирается народ. К вечеру людей стало в несколько раз больше

«Теперь нас двое»

Настина семья на момент возбуждения уголовного дела состояла из троих детей и пожилой мамы. С мужем она в разводе, так что приходилось быть и главой, и добытчицей. Как и на что жить в условиях запрета на общение с внешним миром? Она не успела решить этот вопрос: её жизнь ещё раз изменилась самым страшным образом. 

Прошло всего несколько дней с момента Настиного задержания, как тяжело заболела пневмонией её старшая дочь – 17-летняя Алина. Она была инвалидом первой группы и с пяти лет жила в Зверевском интернате для глубоко умственно отсталых детей, поскольку требовала специального врачебного ухода.  

Настя умоляла следователей отпус-тить её к умирающей дочери. Но даже необходимые лекарства удалось передать через волонтёров только через два дня. А увидеться с Алиной Анастасия смогла только перед самой её смертью. Успела попрощаться – сжалились всё-таки в следственном управлении. 

«Теперь нас у мамы двое», – написала на своей страничке в фейсбуке Влада – средняя (а с этого дня – старшая) дочь Анастасии. Ей было четырнадцать. Младшему брату Мише – семь. 

Поиски экстремизма в спальне

Так что она сделала страшного? Кому навредила, чем провинилась? Но в документах следствия обычная невнятица: «реализуя преступный умысел», «осознавая преступный характер и общест-венную опасность своих действий»… Примерно такое же мы слышали на суде по «делу ростовских мальчишек» – Влада Мордасова и Яна Сидорова: в судебных документах – покушение на революцию с захватом правительственных зданий, а на деле – вышли двое ребят с плакатиком на площадь… Реализуя, ясное дело, преступный умысел. 

Но сотрудники центра «Э» не теряли надежды нарыть что-нибудь экстремистское: по решению Пролетарского районного суда г. Ростова-на-Дону в спальне Анастасии тайно установили камеру слежения и прослушку. Ну а где ещё искать экстремистские тайны, как не в спальне красивой женщины? Что почувствовала Настя, обнаружив в материалах дела свои фотографии в нижнем белье – можно только вообразить. «Представленные результаты полугодовой прослушки поражают своей никчёмностью», – написал по этому поводу её адвокат Сергей Бадамшин. Ну, это смотря с чьей точки зрения.

На предпоследнем заседании суда прокурор Владимир Пушнов запросил для Анастасии Шевченко пять лет колонии. Ещё раз – пять лет реального срока за участие в дебатах и семинаре. Впрочем, многие отметили, что на оглашение приговора Пушнов не пришёл.  

Неуважение суда

Уже за час до начала последнего заседания территория вокруг Октябрьского районного суда г. Ростова-на-Дону запружена народом. Внутрь всех не пустят, это ясно заранее: карантин, нехватка мест – причин, и реальных, и надуманных, хватает. Но люди не уходят: стоят на морозе с самого утра и до начала пятого, когда наконец объявляют приговор. 

Внутрь пускают родственников, адвокатов и журналистов. Последних делят на первый и второй сорт: столичных и иностранных пускают в зал заседаний, местных – в зал с трансляцией. 
Судья Кристина Захаркина традиционной скороговоркой начинает зачитывать приговор – и присутствующие переглядываются в недоумении. Завсегдатаи судов привыкли к тому, что речь судьи бывает нелегко разобрать, но здесь непонятно вообще ничего. Судья не говорит, а фактически шепчет, а два зала, заполненных людьми, в недоумении пытаются уразуметь, что происходит. Кстати, перед судьёй стоит несколько микрофонов, но она ими не пользуется.

За неуважение к суду карает специальная статья Уголовного кодекса – 297. Но что делать, если абсолютное неуважение к присутствующим проявляет судья? 

В зале, где идёт трансляция, по требованию журналистов сотрудники суда проделывают какие-то манипуляции со звуком, но без толку. А после перерыва те, кто самовольно переместился в главный зал (включая корреспондента «Крестьянина»), выясняют, что там слышно ещё хуже. 

Единственный человек, который умудряется что-то разобрать, – адвокат Сергей Бадамшин: он сидит ближе всех, к тому же хорошо владеет терминологией. Он немного спасает ситуацию: коротко пишет в своём телеграм-канале, что сейчас говорит судья. Журналисты срочно на него подписываются. Все стоят, как и положено при оглашении приговора, и всматриваются в телефоны в ожидании нового сообщения. 

Этот абсурд длится с половины одиннадцатого утра до начала пятого, с двумя перерывами. 

Это факт. И это счастье

Наконец зал оживляется, а с телефона на телефон перепархивает сообщение: «Условка!» Анастасия получает четыре года условного срока и столько же – испытательного. К счастью, они совпадают по времени, а не суммируются. Домашний арест отменяется: вплоть до вступления приговора в силу будет действовать подписка о невыезде. 

– Вы удовлетворены приговором? – спрашивают у Сергея Бадамшина.

– Я прежде всего удовлетворён тем, что Настя поедет с детьми домой и снимет электронный браслет, – отвечает тот. – А о дальнейших действиях будем думать, когда прочитаем приговор: мы же очень многого не услышали. 

Настина мама Тамара Васильевна плачет. А сама Настя выглядит скорей растерянной. 

– Ты не радуешься? – подталкивает её Влада. 

Похоже, что нет. 

Немного придя в себя, Анастасия благодарит всех, кто её поддерживал – в первую очередь адвокатов. И объясняет:

– Я не могу разделить вашу радость. Я невиновна – и должна быть оправдана. А пока что я остаюсь в заложниках. За что? 

В этот момент появляется Миша. Он не тратит время на расспросы, а просто очень крепко обнимает маму, которую у него чуть не отняли. 

А на выходе Настю ждёт сюрприз. Толпа перед зданием суда не только не разошлась: она многократно разрослась. Аплодисменты, крики «Настя, мы с тобой!»… Как будто ей не влепили четыре года, хоть и условно, а дали орден. 

– Миша, – спрашивает кто-то, – ну ты понимаешь, что мама сегодня придёт домой?  

– Это факт, – отвечает девятилетний, но такой взрослый Миша. – И это счастье.  

Анна КОЛОБОВА