Почему Волгодонск не Чернобыль [ФОТО]

Как устроена Ростовская АЭС и за что мы её недолюбливаем.

– Возможна ли авария на АЭС? Если я скажу «нет», то обману: гарантировать полную безопасность может только гос­подь бог. Но мы снижаем вероятность нештатной ситуа­­ции до ничтожно малых величин, причём второй энергоблок уже безопасней первого, а третий – второго.

Директор Ростовской АЭС Андрей Сальников уже не первый час убеждал группу ростовских журналистов, что безопасность ставится на станции во главу угла. Для этого руководство АЭС даже согласилось сделать то, что редко делают на режимных объектах вроде РоАЭС: сводить пишущих и снимающих на экскурсию по станции. Атомных секретов нам, ясное дело, не показывали – да и что бы мы в них поняли? Но как не воспользоваться возможностью посмотреть, как устроен изнутри атомный монстр, которого мы боимся уже четырнадцать лет? 

То, что мы боимся, совсем не устраивает руководство станции: безопасность, конечно, важнее всего, а имидж тоже нужен. Соцопросы недвусмысленно показывают: жители Ростовской области совсем не рады атомному соседу. Два информационных центра, оборудованных всякими интер­активными экранами и прочими компьютерными штучками – в Волгодонске и в Ростове, а также тонны красочных брошюр о безопасности атомной энергетики помогают плохо. (Подобные брошюры вообще никогда и никому ещё не помогали – они чаще дают обратный эффект.)

В общем, так и вышло, что нас позвали посмотреть на станцию.

В каске и шёпотом

Надевать и снимать каски по распоряжению сотрудника станции, ведущего экскурсию, – это раз. Не заступать за красную линию – это два. Красной линией в особо важных помещениях очерчены стены, где расположены главные датчики, рычаги и т. д. Их не просто нельзя трогать (это и дураку понятно) – к ним нельзя приближаться.

– Потому что вы можете поскользнуться, потерять равновесие и что-то при этом задеть, – объясняет наш экскурсовод, начальник смены станции Алексей Романенко. – Последствия – сами понимаете...

В некоторых местах можно говорить только шёпотом, чтобы не отвлекать сотрудников, – это три. Ну и вообще, соображать, что ты находишься в сердце АЭС, а где-то совсем рядом идёт управляемая ядерная реакция – это четыре.

На этом инструктаж заканчивается, и мы идём над территорией станции по застеклённому переходу. 

– Направо – герметичная оболочка реактора: в нормальном режиме она защищает реактор от внешней среды, а в случае аварии – наоборот, – рассказывает наш гид. – Выдержит даже падение самолёта. Рядом расположены резервные дизельные электростанции – по три на каждый блок, на случай отключения электричества. Система безопасности при этом глушит и постепенно охлаждает реактор, переводя его в безопасный режим, в котором он может находиться до месяца. А после аварии на Фукусиме, где как раз затопило дизельные установки, у нас появились ещё и передвижные дизели, которые можно подогнать по мере необходимости.

Налево находится что-то вроде большой поливальной установки. 

– Насосы подают воду из Цимлянского водохранилища для охлаждения турбины, поясняет Алексей Романенко. Нагретая вода возвращается через специальный канал обратно в Цимлу, а точнее в пруд-охладитель, отгороженный дамбой. Но такая система работает только на первом и втором энергоблоках. На третьем и строящемся четвёртом блоках ту же задачу выполняют специальные башни – градирни (см. верхнее фото). Там насосы закачивают воду наверх, и охлаждение происходит с помощью множества своеобразных душей. 

Как остановить ядерную реакцию

О том, что повторение чернобыльского сценария на Ростовской АЭС невозможно из-за того, что здесь используется принципиально другой тип реактора, написано и сказано много. Но в чём именно отличие? 

– Чернобыльский реактор РБМК был создан на основе военного реактора – в советское время старались использовать военные разработки и в мирных целях, – отвечает Романенко.

– У него, как и у всех графитовых реакторов, было такое плохое свойство: в случае аварии происходил разгон реактора. От графитовых реакторов уже отказались во всём мире, и унас в реакторах используется не графит, а вода. Конструкция такова, что в случае разрыва теплоносителя вода испаряется и ядерная реакция останавливается. То есть реактор сам себя глушит.

По словам Алексея Васильевича, в Чернобыле, ко всему прочему, проводили испытания, недопустимые для промышленного реактора. И когда произошла разгерметизация, защита не сработала: она была частично выключена на время испытаний. 

1 080 тысяч утюгов

БЩУ – блочный щит управления – одно из самых важных мест на станции. Здесь контролируют работу реактора, турбины и всего остального оборудования второго энергоблока. Это большой зал, где стены снизу доверху покрыты абсолютно непонятными приборами – примерно как в космических кораблях из блокбастеров. Преобладают три цвета: чёрный, жёлтый и красный.

На большом табло светятся цифры – 1 080.

– Это мощность, которую в данный момент даёт энергоблок, в мегаваттах, – говорит Алексей Романенко. – Ну, чтоб вам было понятно: можно включить одновременно 1 080 000 утюгов. 
Работают здесь – в напряжённой тишине – исключительно мужчины в возрасте около тридцати – подтянутые, при галстуках и слегка похожие на молодых учёных из тех же блокбастеров, которые спасают (либо губят – в зависимости от сценария) Вселенную. Говорят, никаких ограничений по возрасту и полу нет – просто работа такая. 
В турбинном зале, напротив, безлюдно, страшно шумно и невозможно жарко. На табло – 37 градусов. Фотоаппарат, которым я хотела зафиксировать этот факт, заявил, что в таких условиях работать не согласен, и отключился.

Не убедили

– Ну, теперь вы убедились, что станция совершенно безо­пасна? – спросил меня по окончании экскурсии директор ростовского информационного центра по атомной энергии Алексей Боровик. И удивился отрицательному ответу.

А как я могла в этом убедиться, будучи совершенным чайником? А хоть бы и специалис­том – кто бы стал мне показывать возможные уязвимые места? 

Серьёзную независимую – то есть сделанную специалистами, не имеющими отношения к атомной отрасли – экспертизу проводили ещё перед запуском АЭС, в конце 90-х годов. Из множества замечаний, сделанных экспертами, часть учли, часть – нет. С тех пор заявления о полной безопасности АЭС звучат большей частью из уст самих атомщиков.

Независимые исследования, конечно, ведутся, но о том, чтобы снова собрать серьёзную экспертную команду, речь не идёт. Да и то сказать, нужно быть очень независимым, чтобы пойти против всесильного Росатома. 

Люди боятся – и потому каждое сообщение (а то и слух) о самом мелком происшествии на станции вызывает панику. Как раз накануне нашего приезда на станции загорелся водород на технологической площадке. Обошлось без серьёзных последствий, но «пожар на Ростовской АЭС» в считанные часы занял главное место в новостных лентах. И хорошо ещё, если прочитавшие не кидаются пить йод или мазаться им – это вредно и опасно, а главное, совершенно не помогает от радиа­­ции.

Без любви

Ростовская АЭС построена, работает и обрастает новыми энергоблоками. Борьба с ней осталась в прошлом веке. Но жителям Ростовской области по-прежнему не нравится близость потенциально опасного предприятия. 

Ещё им совершенно не нравятся тарифы на электроэнергию, которые (особенно с учётом введения соцнормы) просто зашкаливают.
Так вот, внимание, вопрос Росатому: знаете, что нам всем особенно не нравится? Нам не нравится сочетание этих двух факторов. То есть мы постарались бы примириться с опасным соседом или даже поверить в его безопасность, если бы он давал нам недорогую электроэнергию. И мы бы меньше ругались по поводу грабительских квитанций на оплату электричества, если бы не было у нас этого беспокойного соседа. Но иметь под боком атомную станцию со всеми её рисками – и платить такие деньги? 
Атомщики говорят: мы ни при чём, тарифы устанавливает власть. Власть говорит: льготы для 30-километровой зоны вступили в противоречие с Налоговым кодексом, поэтому их отменили. 

В общем, крайних, как водится, нет. Но пока цена электричества в Ростовской области не упадёт хотя бы до средней по России, мы не полюбим Ростовскую АЭС. Даже не просите. 

Анна КОЛОБОВА
Фото автора