Из села Саблинского на Ставрополье пошёл род Солженицыных

 По возвращении в Россию из вынужденной эмиграции 14 лет назад Александр Солженицын побывал в Ставропольском крае, где родился и провел младенческие годы. Помнится, сопровождавшие его журналисты надоедали писателю расспросами. А он никак не откликался. Сидел в автобусе словно глухой, погрузясь в свои думы. И смотрел на пейзажи за окном. Преображался и воодушевлялся он только на встречах с читателями, говорил напористо, убежденно, на великолепном русском языке и затем не покидал зала, пока не иссякнет длиннющая очередь просителей автографа. А наиболее трогателен был в минуты встречи с родными. Первая из таких встреч - в селе Саблинском, где родовое гнездо деда писателя - Семёна Ефимовича. Самая близкая родня Александра Исаевича - двоюродная сестра Ксения Васильевна Загорина - и сегодня живёт здесь. Тут же до сих пор сохранились основательные здания дедовского имения, конфискованные в пору раскулачивания, но так и не возвращённые законным владельцам.



Мать писателя хотела её удочерить

 К Загориной я приехал спозаранку - в восемь. Боялся разбудить. Оказалось, она давно на ногах. Куры выпущены, петухи во дворе распеваются. Огородные грядки в порядок приведены. А сама хозяйка на веранде саманного дома яблоки ест.

 - Утром самое время работать, - отозвалась она на мой вопрос. - Мне вот девяносто в марте было, а в земле ковыряться до сих пор люблю. И мёду не надо! Сын Володя приедет из Минвод и давай ругать: «Зачем ты траву повыдергала? Я бы сам». А мне ж тоже подолбаться на грядках в радость. Заморюсь - пойду полежу. А вечером снова. Это нынче рано закончила - дурной день.

 Оказалось, дурными Ксения Васильевна называет неблагоприятные числа месяца, когда её сильно шатает. А в последние дни шатает ещё и от потери близкого человека - Александра Исаевича. С ним у неё связаны радости раннего детства, горести зрелой поры и сердечная доброта двух последних десятилетий.

 - Мы с ним оба родились в 1918, - рассказывает Ксения Васильевна, приглашая взглянуть на старинные фотографии. - Наши отцы были братьями. Только мой здесь остался жить и женился на местной. А Исай нашёл жену в Кисловодске: его Таисия Захаровна учительницей была.

 Наполовину сиротами Александр и Ксения стали почти разом. Его отец приехал поохотиться на саблинских косогорах и умер от случайного ранения. Это было за несколько месяцев до рождения мальчика. А её отец хоть и увидел своего третьего ребёнка, да пережил девочку всего на пять месяцев. Скончался от тифа. И для Саши, и для Ксени желанным приютом стала усадьба дяди Константина, которому перешло по наследству от Семёна Ефимовича крепкое хозяйство с собственным хутором в 15 верстах от Саблинского. Там бродили тучные отары овец, прочего скота, содержалась птица.

- Наш дед Семён был кем-то вроде нынешних фермеров, - поясняет Ксения Васильевна, доставая фотографию дородного бородатого хозяина.

 Дядя Костя помогал обеим семьям. А когда в пятилетнем возрасте Ксения потеряла и мать, взял девочку и двух её братьев под свою полную опеку. При этом у него с Таисией Солженицыной размолвка вышла. Мать Александра Исаевича была крёстной матерью Ксении, и на этом основании требовала к себе малышку, обещая удочерить её. Но Константин Солженицын не позволил разобщить сирот. Знать бы ему, что его благополучие вот-вот рухнет, что нажитое добро нагло отберут, самого с детьми на Урал сошлют, а сирот бросят в их пустом родительском доме ждать голодной смерти. Может, тогда он был бы посговорчивей.

«Кулацких щенков» - на улицу

 - В 1933 оба мои родные братья Александр и Пётр померли, дом наш, как «дом кулацких щенков», отобрали, - всхлипывает Ксения Васильевна. - И отправилась я за село телят пасти. Там при скоте был такой вагончик. Одна ночевала в нём. Ноги в бочке помою, помолюсь Богу, закроюсь на крючок и ложусь. А когда телят в колхоз забрали, вагончик на табор увезли. Стала там жить, посуду мыла на кухне колхозной бригады, после доила коров.

 Называя добрых людей, которые помогли ей выжить, Ксения Васильевна всякий раз крестится. Одной из щедрых душ была Лукерья Лямзина. Молодая селянка проводила в армию мужа. А одна боялась оставаться в доме. И пригласила к себе Ксению. Следом ещё одна удача: сын сосланного дяди Кости - Дмитрий, прислал из ссылки письмо без особой надежды разыскать оставленную родню. Ксения откликнулась. И вскоре получила с Урала посылку с одеждой. Перед демобилизацией мужа Лукерья подыскала барышне жениха - соседа Тимофея. Не в восторге от него была Ксения. Но как подумала, что опять возвращаться в каморку колхозной бригады, и согласилась.

 Вместе с Тимофеем они поселились как раз в нынешнем дворе. Только в крохотной хатёнке, что стоит сегодня напротив дома. Счастья не было, признаётся Ксения Васильевна. Тимофей был комсомольцем, а кличку в селе носил «Суфлёр». Свою жену вскоре стал обзывать кулацкой дочкой. А когда ушёл в армию, то прислал оттуда в сельсовет письмо с требованием разделить имущество между супругой и его сестрой Матрёной. При этом настаивал, чтобы Мотьке достались хата и корова. Но сельсовет от дележа отказался. Пришлось Тимофею брать отпуск и приезжать на делёжку в суде самому. А суд порешил так: хату - сыну, корову - Матрёне, тёлку - Ксении, бычка - Тимофею. Вот и всё имущество. Куда делся после этого Тимофей, Ксения Васильевна не знает.

 А новый саманный дом о четырёх комнатах она построила здесь после войны уже сама, с помощью старшего сына. В колхозе Ксения Васильевна была всю жизнь рядовой, не чуралась никакой работы. И начальство её ценило. Поэтому лес и прочие материалы на дом председатель выделил по первой просьбе.



«Он мне кровный!»



 Новые испытания нагрянули в Ксенин двор с изгнанием Александра Солженицына из России. Хоть и носила она иную фамилию, а сотрудники спецслужб скоро вычислили ближайшую родню «клеветника». Приедут в колхоз, вызовут в правление и давай лекции читать, выпытывать о тайных связях с кузеном. А у неё никаких весточек от него за целые десятилетия. Когда ничего не добились, то с другой стороны атаку устроили: отрекись от братца.

- Да как же отречься, когда он мне кровный! - возмущается Ксения Васильевна. - Но замучили так, что жизнь не мила стала. Поверишь: ни есть, ни пить не хотелось. И думала: уж скорее бы смерть. Хорошо ещё, что люди в колхозе меня поддерживали. Им эти гости на «Волгах» так опостылели, что их чертями называли.

 Встретиться с Александром Исаевичем она уже и не чаяла. Но однажды почтальон принесла ей газету с рассказом писателя и его портретом. Это было во время горбачёвской перестройки. Кинулась писать в МИД, в американское посольство. А затем была трогательная переписка с «прощённым» правдолюбцем. Из Вермонта в Саблинское он слал и посылки, терпеливо и доходчиво перечисляя, какой пакетик кому из родственников персонально предназначен. А незадолго до возвращения изгнанника в Россию к ней в Саблинское приезжали сыновья Александра Исаевича - Степан и Ермолай. Они переночевали у тётушки, познакомились с селом. А вот сам писатель заглянул в родовое гнездо своих предков лишь на пару часов.

 - Всё, что успела, так это накормить, да на кладбище к деду сводить, - огорчённо вздыхает Загорина. - Сказал, что некогда, после этого заехал к моему сыну в Минводы, а оттуда в Кисловодск. За слезами и автографами и поговорить не успели. Но он со всеми так. Мой племянник Серёжа в Клину живёт. Приедет, бывало, к Александру Исаевичу. А тот пять минут за столом посидит и к себе в кабинет: «Не обижайтесь. Кушайте, пейте. А я пошёл работать».

 На похороны Александра Солженицына Ксения Васильевна поехать не смогла: здоровье не позволяет. Послала сына Владимира. А сама затеплила лампадку под иконами и каждый день молилась.

- Я часто обращаюсь к Богу, - сказала она, прощаясь. - И благодарю его. Хорошего в жизни не видела. Но он всегда мне помогал.