«Моя жизнь — постоянная война»

Фермер первой волны пережила бандитизм и голод, построилась в чистом поле, но до сих пор не может отстоять своё право на жильё

Если ехать из Москвы по федеральной трассе, дом Ольги Желябовской можно увидеть из окна автомобиля. Он стоит посреди поля, в удалении от посёлка Аюта — как будто одним фактом своего расположения подчёркивая, что он не такой, как все. 

Даже камень украли

Внутри тоже всё по-особенному. Первое, что бросается в глаза — это его планировка.

– Изначально это был не дом, а птичник, вот здесь, где мы теперь чай пьём, куры бегали, а вокруг была пахота, – рассказывает хозяйка. – Мы с семьёй (муж и двое детей. – Прим. авт.) начали строить его в 1992 году.
Мечтала о большой и дружной семье, о долгой трудовой жизни. Но знала ли она, что на пенсии останется здесь почти одна, лицом к лицу с бездушной бюрократией. Но обо всём по порядку...

Трудовой стаж Ольги Сергеевны начался в далёком 1973 году, когда, будучи ещё студенткой рабфака, она устроилась птичницей на ферму. Потом работала зоотехником в колхозе «Ленинский путь» и 10 лет пчеловодом там же.

В 1991 году колхоз распался. «На собрании нам сказали: берите землю и работайте сами или отдавайте паи в колхоз. Из трёх с лишним сотен человек решились уйти в самостоятельное плавание единицы, среди них была лишь одна женщина, это я», – вспоминает Ольга Сергеевна.

Она получила 10 га, потом удалось расширить клин до 30 га. Председатель колхоза долго тянула с подписью документов, из-за этих проволочек зарегистрировать фермерское хозяйство получилось только на следующий год.

– Поэтому на первые, льготные кредиты под 3% я не попала, а в 1992 году ставку подняли до 8%. И началась гиперинфляция! Счета пошли на миллионы! Я брала 200 тысяч рублей в феврале 1992-го, успела купить кое-что из техники. Потом ещё кредиты брала и сразу вкладывала: ездила в Белоруссию за МТЗ, в Волгоград за дэтэшками, в Ростов за комбайном.

Как пишут сейчас в экономических обзорах, по итогам 1992 года инфляция в стране составила 2509%. Сбережения буквально таяли в руках населения, поэтому если появлялись деньги, покупать на них хоть что-то нужно было моментально. А что в деревне купишь? Ольга Желябовская хватала свиней, коров, птиц, коз, нутрий. Где это хозяйство держать? На выделенных паях на скорую руку сооружала сараи.

У Ольги был небольшой дом в посёлке, она получила его по ссуде от колхоза. Но в нём почти не пришлось пожить — всё время проводили в поле.

– У меня вся семья спала – кто на скирдах, в соломе, кто на крыше сарая, кто в машине. Когда в 1992 году заложили первый камень под птичник — на ночь уехали, грязь была непролазная. Утром возвращаемся, а камень украли. Вот такие были времена, – говорит Ольга.

Но несмотря на голод и нужду, в беде Ольга Сергеевна никого не оставляла: стала опекуном двух приёмных детей, дала жильё и работу на ферме для друга детства, который оказался без дома, семьи и денег.

Одним дождливым ноябрьским вечером к ней постучалась женщина-бродяга. Ноги у неё были опухшие настолько, что мужские сапоги не застёгивались, она их перевязала верёвками. Рассказала, что родом из Белоруссии, у неё украли документы и она три года бродяжничала. А теперь вычитала в газете, что где-то здесь есть ферма, на которую требуются работники, и купила на последние деньги билет.

– Я объявлений не давала, но мне стало её жалко... Она прожила у меня 10 лет, за это время я сделала ей документы, нашла её дочку в Белоруссии и отправила домой, – рассказывает Ольга Сергеевна.

Телят кутали в свои кофты

До строительства дома толком так и не дошло, обосновались в одном из сараев, как только доделали: «И то полтора года без электричества жили, дети при свечах уроки делали. По иронии судьбы рядом стоял трансформатор, от которого питался пост ГАИ, но начальник милиции не разрешал подключаться. Мне пришлось в Ростов ездить, получать разрешение от областных структур».

Первая корова, как вспоминает Ольга, отелилась прямо на снегу. Телят берегли и спасали, как младенцев: в свои кофты кутали, шарфами обвязывали, бутылочки с сосками для них грели. Но случилось страшное.

– Мы ещё ничего не зарабатывали — всё только вкладывали и жили впроголодь, было время, даже бутылки вдоль трасс собирали, чтобы хоть хлеба купить, – рассказывает Ольга Сергеевна. 
И вот наступил 1993 год. Та самая реформа, о которой Черномырдин сказал: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Осенью 1993 года банк в одностороннем порядке поднял процентную ставку с 8% до 213%.

– А у меня кредит был в несколько миллионов. Помню, письмо из банка прислали: или верните срочно деньги, или вот вам новая ставка. Это как бревном по голове стукнули — было настоящее убийство фермеров, – вспоминает Ольга Желябовская.

В те времена она была членом совета фермеров в Красносулинском районе. Больше половины фермеров сразу отошли от дел: «Люди продавали всё, что у них было, свои дома, чтобы вернуть кредиты, доходило и до самоубийств. Если бы не дети, и меня бы сейчас не было».

В те времена банки и бандиты действовали одинаково. Ольге Желябовской приходилось прятать дочку у соседей, потому что вооружённые люди приходили с угрозами постоянно.

Однажды приехали «братки», сказали, из банка. Ни документов, ни имён — мол, вы банку должны, срочно отдавайте. Нет денег — выгнали всех коров и телят из сарая, загнали в грузовик. «Коровы там телят топчут, одна рожать начала, а им хоть бы что, от руки расписку написали, что забрали 1,5 тонны мяса. И только потом мы узнали, что банк этот («Крестьянский». – Прим. авт.) обанкротился». 

Ольга Желябовская перестроила птичник, чтобы в нём можно было жить

Нежилой жилой дом

После этого удара последовала серия других: урожай за неурожаем. То зерно в колосьях прорастёт, то кабаки помёрзнут. Сына в армию призвали, и прошёл он все горячие точки: Таджикистан, Чечня. Отбиты почки, перенёс гепатит, контузия. Пока в госпитале лежал, всю его часть разбомбили, камня на камне на осталось, почти никто из его сослуживцев не выжил. 

Разрываясь между госпиталями и хозяйством, Ольга спала в сутки не больше 3-4 часов. Наёмных работников нужно было постоянно контролировать: то запьют, то технику поломают.

– Начала понемногу технику продавать, существенного дохода фермерство не приносило. Повезло, что открыла со знакомой ларёк на трассе, торговали там всем, что бывает нужно в дорогу. Так и выживали, – рассказывает Ольга.

Но и это ещё не все испытания. Самое главное не удалось преодолеть и по сей день: сарай, в котором они жили, был неоформлен.

– Когда землю фермерам давали, на ней можно было строить дома. Я в 1997 году начала оформлять документы на сарай, который мы уже стали использовать как дом. Из-за семейных неурядиц, но в большей степени – из-за бюрократии я получила разрешение на строительство и ввод в эксплуатацию только в 2004 году. К тому времени законодательство изменили и строить на земле сельхозназначения стало нельзя – ни животноводческие помещения, даже стоянку сельхозтехники нельзя размещать, – объясняет Ольга.

Всё это время она ходит по инстанциям, пытаясь узаконить дом. Но всё, чего она смогла добиться – это получить право собственности на «административно-бытовое здание крестьянского хозяйства с жилым помещением».
– Вот такая игра слов: написано «с жилым помещением», но числится мой дом как нежилой, поэтому за коммунальные услуги я плачу по тарифу для юрлиц, и штрафуют меня как юрлицо, хотя я давно уже им не являюсь (Ольга

Сергеевна закрыла фермерское хозяйство в 2009 году и вышла на пенсию. – Прим. авт.). И адрес дому присвоили такой, что с ним одни мытарства: 994-й км трассы М-4.
По словам Ольги, разные службы пишут адрес как хотят, например «дом 0», или придумывают несуществующие названия посёлка.

Легче дом перенести, чем документы переписать

Пенсионерка писала Путину, но её обращение вернули на местный уровень, и проблема с оформлением дома не решилась. Проблема в том, что земля, на которой стоит здание, – сельхозназначения и относится к Красносулинскому району. А ближайший посёлок, к которому привязаны все коммуникации, относится к городу Шахты. Всего несколько метров отделяет усадьбу Желябовской от улицы Кооперативная: можно сказать, что до счастливой, спокойной жизни – рукой подать.

– Если бы было возможно изменить категорию земли и передать её из Красносулинского района в город Шахты, наверное, это решило бы проблему, но мне говорят, что такие преобразования очень сложные, шанс 10 из 100. Легче дом перенести, – сетует Желябовская.

В настоящее время в Госдуме проходит обсуждение законопроект, позволяющий фермерам строить дома на своих сельхозземлях. Автор проекта – Ассоциация крестьянских фермерских хозяйств (АККОР) – уверена, что это значительно улучшит условия работы на селе.

– Если есть земля в собственности, но на ней нельзя ни трактор поставить, ни коров завести, ни сарай построить, какое тогда сельское хозяйство? – согласна Ольга Желябовская.

«Моя жизнь – постоянная война», – заключает она. Причина в том, что, разрешив фермерское движение, государство изначально не побеспокоилось о создании правовой базы для него. История с повышением процентных ставок и незавершённость земельной реформы — наглядный пример того, как трагично может влиять на судьбы людей непродуманная политика. Ольга Желябовская отдала работе в сельском хозяйстве без малого 40 лет, а получает минимальную пенсию – меньше 10 тысяч рублей, и большая часть этой суммы уходит на оплату коммунальных платежей в доме, который государство и жилым признать не хочет.

– Дети, посмотрев на мою жизнь, не хотят её повторять, разъехались кто куда, только навещают временами с внуками, правнуками, или я к ним езжу. Я ни о чём не жалею, но хотелось бы в этой жизни довести начатое до конца, утвердиться в правах на жильё, – говорит она. 

Инга Сысоева
Ростовская обл. 
Фото автора и из архива О. Желябовской