На окопы, Дуся, шагай
Такая у нас страна. Кончилось всё – про тебя и забыли
Мой дед Леон Матвеевич по возрасту в армию не призывался. Отец тоже не служил. С 15 лет, как только освободили село от немцев, работал прицепщиком, а в 1944 году, когда тракториста призвали в армию, заменил его. Работал на тракторах до самой пенсии.
Другой мой дед Илья Евграфович Чечель, отец матери, перед войной работал трактористом. В июле 1942 года погнал в эвакуацию колхозный трактор. Когда немцы в районе Будённовска перекрыли дорогу, закопал своего железного коня в степи возле села Чернолесского. От немцев скрывался в лесу. Когда пришли наши, был призван в действующую армию. Через два года вернулся домой. Как сам говорил: «Три боя, два ранения». Были у деда две беленькие медальки: «За отвагу» и «За боевые заслуги». А ещё до самой смерти, а умер он 7 ноября 1976 года, ходил дед с раскрытым ртом. Вечная болезнь артиллеристов – лопнувшие ушные перепонки.
Георгий Шульга, брат отца, всю войну служил в автороте. С 1943 года на фронте. Ранней весной 1945 года тяжело ранен на севере Германии в районе города Росток. Выжил. Георгию нельзя было умирать. В Падинском на попечении деда и бабушки оставались два его малолетних сына: Шурка и Колька. Их мать, впоследствии известная шалава по кличке «Черва», сбежала с заезжим офицером.
Иван Сопнев, мой тесть. Призван в армию в сорок первом. Пулемётная рота. В августе 1942 года защищал от немцев железнодорожный вокзал в Ставрополе. Когда уже из роты никого не осталось, легкораненый ночью ушёл к себе домой на хутор Сбитнев, что за селом Грушевским. С приходом наших снова на фронте. Под Темрюком, контуженный, попал в плен. Военнопленных согнали на баржу и на буксире потащили в Румынию. В районе Одессы буксир торпедировала наша подводная лодка. Целые сутки баржа с военнопленными дрейфовала по морю. Потом пришли немецкие катера. Освенцим. Норвегия. Никелевые рудники. Освободили англичане. В сорок пятом на пароходе привезли в Ленинград. А оттуда прямым ходом в спецпоселения в Хабаровском крае. В сорок седьмом реабилитировали. Насобирал Иван Дмитриевич в тайге кедровых орехов, продал и вернулся домой.
Полгода в Сальских степях рыла противотанковые траншеи моя любимая тётя Маша, по мужу Шарота. За хорошую работу её наградили стильными женскими туфельками. За эти туфельки она чуть не поплатилась своей жизнью. А было это уже во время оккупации. Как-то ночью в хату моего деда Леона Матвеевича постучали:
– Открывай, а то вышибем дверь.
Дед открыл. Вошли двое в казацкой форме, при оружии. Один обратился к хозяину:
– Ну что, дед, девятнадцатый год помнишь? Шурудить будем! Где ты прячешь газовые шарфы?
– Ребята, да откуда у меня шарфы, вон, смотрите, семеро по лавкам!
– Хорош скулить, открывай сундук.
Бабушка Ганя послушно открыла. Грабители выкинули вещи прямо на глиняный пол. Понравилось им тёплое дедовское пальто, Машины туфельки. Тётя Маша как только увидела в руках у бандита свои туфли, растолкала братьев и племянников, соскочила с печи и вырвала их. Грабитель попытался отнять добычу, но не тут-то было, Маша держала своё добро мёртвой хваткой. Тогда он ударил её со всей дури наотмашь, отчего бедная тётя Маша закатилась со своими туфельками под кровать. Бандиты повернулись и ушли. Своё пальто дед нашёл утром. Оно валялось рядом с соседним домом.
Окопницей была и уважаемая мной и многими людьми, с кем она жила рядом, Евдокия Петровна Гладкина, по мужу Сопнева, моя тёща. Вместе с такими же, как и она, мобилизованными подругами рыла противотанковые траншеи на левом берегу Дона. Работали от зари до зари. Однажды попали под бомбёжку. Увидев кровь и смерть подружек, обезумевшие девчата разбежались кто-куда. Дуся пошла домой. Четыреста километров прошла за десять дней. И совсем не знала, что через несколько дней ей придётся идти в обратную сторону, но уже под конвоем. Ещё целых два месяца перекидывала она глину и песок. Если не успевала выполнить норму, работала в обеденный перерыв. Однажды за этим занятием её застал сам командующий фронтом Семён Михайлович Будённый. Распорядился дать девушке грамоту. Документ не сохранился. Во время оккупации по селу пошёл слух, что имеющих советские награды будут вешать. Дуся спрятала свою награду в соломе.
Но главный свой подвиг Евдокия Петровна совершила после войны, когда из ссылки в Сибирь вернулись калмыки. Она учила степных кочевников оседлой жизни, выращивать фрукты и овощи, многим другим нехитрым сельским навыкам. О ней и сейчас с теплотой вспоминают жители посёлка Оргакин Республики Калмыкии. И русские, и калмыки. Она явила собой образец, как надо находить взаимопонимание наций и дружить. За это у нас ордена не дают. А жаль.
Пять лет назад мы перевезли бабу Дусю к нам на Ставрополье. В Калмыкии ей выплачивали «окопные», а у нас отказали. В справке было написано «Гладкина», а в свидетельстве о браке «Гладкова». Мы не стали по этому поводу поднимать шум. А Евдокия Петровна сказала следующее: «Такая у нас страна. Когда надо, на окопы, Дуся, шагай, а кончилось всё – про тебя и забыли...»
Три года назад она умерла.
Иван ШУЛЬГА
с. Александровское, Александровский р-н, Ставропольский край
