«Люди там взрываются каждый день»

Как ростовские поисковики разминируют дома на Донбассе.

В середине ноября из Донбасса пришла печальная новость: во время разминирования там погиб поисковик из Таганрога. Что он там делал? Как выяснилось, сапёрными работами в местах боёв поисковики занимаются уже несколько месяцев. Хотя поначалу они об этом даже не помышляли. О том, сколько оружия вывезено за это время, кто первым заблокировал военные части в Крыму и зачем российской власти надо было договариваться с украинскими националистами, «Крестьянину» рассказал руководитель поискового объединения «Миус-фронт» Андрей Кудряков.

Сапёрка вместо гуманитарки

– Как вы попали на юго-восток Украины и почему решили заниматься разминированием домов?
– На юго-востоке мы находимся ещё со времени противостояния в Славянске. Для нас этот город, и вообще Донбасс – родные места, там воевали наши деды и прадеды, а мы участвовали в Вахтах памяти, в раскопках. Среди ополченцев у нас много друзей, сослуживцев, поисковиков. Понимаю, почему они взяли в руки оружие. Но я не считаю для себя возможным идти на передовую и стрелять в украинцев. Мы не увидели с той стороны врагов. Обманутых или запуганных людей – возможно. Но это не сплошь отморозки в фашистских касках.

Всё началось с того, что мы собирали для мирных жителей медикаменты, продовольствие. Разминированием занялись случайно.

В августе впервые оказались в районе Саур-могилы, привезли очередную партию гуманитарки. Была тяжёлая ситуация, люди голодали. В Мариновке к нам подошёл дедушка и сказал: «В мой дом попала какая-то ракета, помогите вытащить». Мы обычно носим камуфлированную форму, так что легко спутать с ополченцами.

Подошёл, смотрю: в стене действительно неразорвавшийся снаряд от ПТУР. Кто-то явно выстрелил просто так. На доме была надпись: «Не стреляйте, тут живут люди».

Любой сапёр просто бы взорвал снаряд вместе с домом, чтобы не рисковать. Но тут единственное жильё у человека, он всю жизнь в шахте на этот дом зарабатывал. Поисковая деятельность приучила нас бережно обращаться со снарядами. Слегка пошатал ракету и, затаив дыхание, вытащил.

Следом пришла бабулька, говорит: «В погребе провода какие-то». Подошли – там растяжка. Заминировали дом!

– Это могли сделать ополченцы, чтобы защититься от украинских солдат?
– Нет. Растяжка установлена на спуске в погреб. Специально сделано, в расчёте, что кто-то пойдёт вниз. Я потом много таких встречал. Разминировали один дом, на стене написано: «П**ц вам, русские сапёры!». Растяжка так устроена, что ты её задеваешь и летишь прямо в эту надпись. Хорошая придумка, конечно.

– Многие ли объекты приходится разминировать?
– Детские сады, дома, школы, поля, огороды – что угодно. Объём взрывоопасных предметов там, конечно, зашкаливает. Разбитый БТР, а вокруг куча неразорвавшихся выстрелов. Или танковые снаряды, разбросанная активная броня, там же внутри пластид. Это всё потенциально опасно. Дети разбирают, в костёр бросают.

Когда мы в августе начали заниматься разминированием, люди подрывались просто каждый день. Дети, старики, беженцы, которые возвращались в дома и нарывались на мины, растяжки. Так было вокруг Снежного, Иловайска, Новоазовска – везде, где мы работали. Однажды участвовали в похоронах бабушки, которая взорвалась вместе с внучком. Ребёнок играл во дворе и наступил на снаряд. В начале ноября взорвались за неделю сразу три бригады электриков вокруг Саур-могилы. Они просто камикадзе! Я понимаю, нужен свет, тянут провода. Но мы же предупреждали: «Не работайте там, где не прошли сапёры!»

На Донбассе я впервые увидел, что такое кассетные снаряды. Мы разминировали их в большом количестве. Выглядят они, как контейнеры, внутри ко-торых множество маленьких бомбочек. Их разбрасывает при падении, и они взрываются от удара или даже простого контакта. Фосфорные заряды тоже видел, в основном артиллерийские. К счастью, до 80% этих боеприпасов «отказные». Они не взрывались при попадании. Две малые баллистические ракеты «Точка-У» под Саур-могилой, кажется, до сих пор лежат. Много снарядов лежит на пахотных полях. Ополченец, который нам помогал их разминировать, сказал после работы: «Да я лучше в атаку в рукопашную пойду, чем с вами по минным полям лазить».

В общей сложности мы вывезли с Донбасса несколько вагонов неразорвавшегося «железа». Но люди, увы, там будут гибнуть и дальше. Война – это не только активные боевые действия. Это опасность на долгие годы.

Более того, там скопилось огромное количество действующего оружия. Полно пластида и гексогена. Я очень надеюсь, что всё это не потечёт в Россию, хотя вероятность велика. Оружие просто валяется на земле. Мы участвовали с ополчением в полицейских рейдах: почти в каждом доме что-нибудь припрятано. Понятно, когда нет милиции и полно мародёров, это хоть какая-то защита. Но если у человека под кроватью ящик тротила или гранат... Зачем оно тебе! Ну, украинский менталитет: «Шобы було».

– Вы упомянули про мародёров...
– Да, разных бандитов там сейчас много. Одни стреляют по людям из удовольствия, чуть ли не на охоту выезжают. Ребята с полной экипировкой, хорошим оружием, в том числе иностранным, приборами ночного видения... Даже не определишь, кто они. Потом только в сводках: то там машина расстреляна, то здесь. Другие шайками блуждают по местам боёв в поисках цветного металла и шарят по домам, забирая всё ценное. Cтрельба, стычки почти каждую ночь. Поэтому для самообороны, для того чтобы помочь мирным людям в трудную минуту, мы тоже носим оружие. Получаем его в комендатуре, при выезде из Донбасса сдаём.

– Применять приходилось?
– Разные истории бывают, не буду рассказывать.

– На Донбассе работаете только вы? Есть ли там поисковики с украинской стороны?
– Да, ребята с Украины тоже есть. Мы не раз встречались с ними, помогали. Но они занимаются не разминированием, а поиском захоронений бойцов АТО. Это смертельно опасное занятие. Я думаю, как и мы когда-то в Чечне, Украина тоже скрывает свои реальные потери. Никому не выгодно, чтобы кто-то находил эти братские могилы, вырытые экскаватором.

Я участвовал во вскрытии одного братского захоронения украинских солдат. Село Григорьевка, недалеко от летнего кафе. Погибших сбросили в яму, сверху повертелся танк... Хозяин кафе собрал много личных вещей этих солдат, чтобы опознать их потом. Я видел эти фотографии, письма. Оттуда долго вывозили тела, около сотни, думаю. Сложно подсчитать – когда человек сгорает в технике, от него остаётся немного: ключи, пряжка от ремня, каска.

Братские могилы ополченцев мы тоже встречали, конечно.

– Вы работаете на территориях, где есть военные силы Украины?
– Я не считаю это безопасным для нас с юридической точки зрения. Там действуют другие законы. Мало ли что может случится. Хотя, если к нам официально обратятся с просьбой помочь мирному населению, то мы, конечно, пойдём.

– Недавно в вашей группе произошла трагедия – погиб парень при разминировании. Почему это произошло?
– Артём работал сначала в Луганске, а потом попросился к нам в подразделение. Он сам поисковик из Таганрога. Самое тяжёлое для сапёра – это первый период. Грубо говоря, ты ещё не дышишь с отрядом в одном ритме. Тут не нужна скорость. Главное – внимательно смотреть по сторонам.

Артём проработал с нами несколько дней. А потом нелепая ситуация. Он взял «отказной» РПГ с недовзведённым спуском и случайно зацепил его. Произошёл выстрел, парню оторвало ногу, перебило артерию. Фельдшер тут же прибежал, сделал уколы, но было уже поздно. За 15 минут до того Артём звонил маме, говорил, что скоро поедет домой.

За всё время, что мы занимаемся поиском, это наша первая потеря. Ещё двое было раненых. На Донбассе мы и под минометы не раз попадали, и на украинские посты нарывались – нас принимали за ополченцев, обстреливали. А тут...

Стрелков и реконструкторы

– Какая история больше всего запомнилась вам на Донбассе?
– Это скорее не история, а впечатление: как возвращаются в разрушенные дома. Такая обречённость в глазах. Но в то же время видишь, как люди объединяются. По несколько семей живут под одной крышей, делятся едой, открывают вместе детские садики. А раньше, когда были соседями, может, и не здоровались даже.

– Самый странный человек, который встретился вам в ополчении?
– Один парень из Санкт-Петербурга, он занимается исторической реконструкцией. На полном серьёзе «живёт» в наполеоновской эпохе начала XIX века. Такой себе гвардеец Преображенского полка 1812 года. И вот он попал на современную войну. Воюет, но по уставам того времени.

А второй парень – фанат компьютерных стрелялок. Ему, кстати, геймерские навыки очень пригодились. Мы пили с ним чай на блокпосту под Мариуполем, он сказал: «Слушай, я настоящее оружие раньше вообще никогда в руках не держал. А компьютерное хорошо знаю, любое». Когда он из одного дома выносил семью, полностью порванную снарядом, ему быстро пришлось разобраться, где реальность, а где игра.

– Вы ведь тоже участвуете в исторических реконструкциях. Знакомы со Стрелковым?
– Да, конечно, я давно его знаю. Вместе участвовали в реконструкции боёв под Киевом и под Ростовом. Прошлой зимой на одной из них всю ночь проговорили с ним о Первой мировой войне.

– Стрелкова обвиняли в том, что он ко многим событиям относился именно как реконструктор, вроде «фигурки подвигать»...
– Уход Стрелкова был политическим, и все мы понимаем, кто отдал ему приказ. Но я считаю, что он достойно ушёл. Стрелков для меня фигура из будущего России, к которому мы все стремимся. Возрождение армии невозможно без таких людей, как он. Реконструкция – это другое. Он перенёс русские воинские традиции в реальную жизнь. Запрет на сквернословие и алкоголь. Уважение к чести солдата и офицера – без этого не будет армии. Стрелков многое нам показал, хотя как у командира, у него, безусловно, были свои просчёты.

– Считается, что без военной помощи России Стрелков бы не продержался так долго.
– Ну, это даже не обсуждается! Без России уже давно бы ничего не было. Главное, что в Славянске Стрелков понял: как в Крыму здесь не будет. В Крыму люди вышли на площади, было огромное воодушевление. Я сам это видел, я родом из Севастополя. И кстати, всё началось там именно с поисковиков и реконструкторов. А в Славянске подобного не произошло.

– Но ведь бои на Донбассе начались именно после того, как там появился Стрелков с единомышленниками. По сути – в ответ на их действия.
– Да, если бы не он, то, возможно, всё было бы по-другому. Хотя, насколько я знаю, стрелять начал не Стрелков. Считаю, что все, кто виноват в гибели мирных жителей, будь то ополченцы или украинские солдаты, должны предстать перед трибуналом. А в первую очередь те, кто отдавал им приказы. Потому что любая армия – это институт подчинения. Только после этого возможна какая-то перезагрузка в отношениях.

Я честно говорю, что не видел преступлений со стороны ополченцев. Но если они есть, их надо расследовать. А с украинской стороны я видел военные преступления: расстрелянных пленных ополченцев, разбитые и заминированные дома, погибших мирных жителей.

Крым и политика

– Вы сказали, что в Крыму всё началось с поисковиков... Как это?
– Крым периодически «прощупывали» фанатские ультраправые группировки. Стычки с ними происходили постоянно. И когда в Киеве случился Майдан, крымские патриотические группы были готовы встречать поезда с «Правым сектором». Они в итоге не приехали, но тем не менее. И первые украинские военные части заблокировали, чтобы не допустить кровопролития, именно поисковики, участники военно-исторических клубов. Я видел, как чётко и слаженно всё было организовано.

Реконструкторы и поисковики - очень сплочённая сила. У нас есть выучка, тактический опыт. И если в России начнутся какие-то беспорядки, эти ребята всегда откликнутся.

– А что может начаться?
– В России точно так же есть националистические группировки, как на Украине. И в них так же много молодёжи, по сути, лишённой будущего. С молодыми парнями надо работать независимо от того, поддерживают они президента или нет. Президент приходит и уходит, а Родина остаётся.

– Пока не уходит...
– После Крыма и событий на Донбассе в стране произошёл патриотический подъём. Я проводил в Ростове митинги в поддержку Крыма, Донбасса, на которые приходило более десяти тысяч человек. Мы все надеялись, что в России тоже начнутся изменения. Но, к сожалению, я не вижу, чтобы власть менялась. Таких людей, как Стрелков, в моём окружении много. Замечательных преподавателей, руководителей патриотических клубов, не способных воровать и обманывать. Им легче отпилить собственную руку, чем кусок из бюджета. Они сейчас необходимы как воздух. И мы ждём, что они появятся во всех эшелонах власти. Я видел, как на Донбассе люди сутками не спали, работали. Нашей власти тоже нужно так работать! А не делать вид, будто что-то происходит. Да ничего не происходит! Это очень напоминает 1917 год, период между февралём и октябрём. Люди увидели перемены, но только внешние. Внутри остались те же проблемы. Энергия копилась, и все понимали: что-то случится.

– Вы сейчас тоже это понимаете?
– К сожалению, да. На фоне социальных, экономических ухудшений, думаю, будет протест против власти. Этот протест наверняка поддержит Запад.

– Судя по рассказам, на Донбассе тоже не все поддерживают Россию и то, что происходит. Это правда?
– Безусловно, там далеко не все за Россию. Наверное, мы изначально по-другому должны были себя вести. У нас нет политики по отношению к Белоруссии, Украине. Что мы видим вместо неё? Постоянное взвинчивание цен на газ? Вместо того чтобы помогать людям развиваться, инвестировать. Ты своему брату в семье деньги под проценты даёшь? В семье так не принято.

То есть в чужом глазу мы увидели соринку – Америка на Украине где-то замаячила. А в своём бревна не замечаем. Вся наша политика на Украине – это политика газпромовцев. Она провалена. И может, стоит в таком случае поразмышлять о российской роли, а не американской, в недавнем Майдане? Если бы мы правильно выстраивали отношения с Киевом, то и Крым бы от нас никуда не делся, и Украина тоже.

Даже после Майдана было много вариантов. Украинская власть находилась в растерянности. Можно было предлагать сценарии, договариваться с теми же ультраправыми группировками... Да любой русский националист способен также, как мы с вами сейчас, сесть и найти с ними общий язык! И сообща мы бы не допустили кровавых событий. Вместо этого мы каждый раз действуем по ситуации. А действовать надо на опережение.

Тимур САЗОНОВ
Фото предоставлены Андреем Кудряковым