Что русскому хорошо, то – и немцу…

Если несколько поколений выходцев из Германии считают нашу страну своей родиной.

О Небольшом бизнесе Александра Стрельникова я писал на страницах «Крестьянина». Он владелец станции техобслуживания автомобилей. Начав с нуля, создал неплохой бизнес, который кормит семью. Основные принципы предпринимателя – оказывать качественные услуги, уважать свой персонал и клиентов. Вот уже три года и я ремонтирую редакционную машину у Александра. Лучше проехать лишние 50 километров от Ставрополя до Донского, зато быть уверенным, что тебя не обманут и обслужат, как полагается.

– Ну, да, у немца всё почестному, – согласился со мной один житель Донского.

Так я узнал, что у Александра немецкие корни. Папа, Иван Иванович, – русский. А мама, Елена Арнольдовна, урождённая Шайер, – поволжская немка. В последний мой визит разговорились с Еленой Арнольдовной по душам, и она показала мне замечательную фотографию своих предков, сделанную накануне революции.

Россия – родина моя

Да, основательное семейство. Какие аккуратненькие костюмчики у мальчиков и платьица у девочек! А каков глава семейства! Сколько достоинства и самоуважения в облике.

– Я, к сожалению, не знаю всех, – говорит Елена Арнольдовна. – Второй слева – это мой прадед Иоган (Иван) Фрик, четвёртый слева – его сын и мой дед Виктор Иванович Фрик, справа сидит прабабушка Мария Фрик, рядом с ней стоит моя двоюродная бабушка – Берта Ивановна. Фрики жили в Саратове. А приехали в Россию, видимо, во времена Екатерины. Получается, что мой прадед – это уже второе или третье поколение немцев, родившихся в России. Все мои предки считали Россию своей родиной, хотя и не забывали, чтили свои немецкие корни.

Судя по облику, семейство зажиточное. Как рассказывает Елена Арнольдовна, у прадеа был свой кожевенный завод, которым он владел на пару с одним евреем. В Саратове у Фриков было пять хороших домов. Словом, фабриканты, капиталисты, по терминологии грянувших в скором времени революционных событий.

Но как фабрикант он не вписывался в большевистские шаблоны. У бабушки Берты сохранилось множество подарков, которые преподносили семье хозяина рабочие. По её воспоминаниям, делалось это от чистого сердца. К сожалению, все реликвии рода сгорели во время войны в Грозном, где жила Берта Ивановна.

Русская голгофа

Конечно, всё нажитое большевики отняли, хотя семью до поры не трогали. Всех поселили в одном из пяти домов, им же принадлежавших. Партнёр по делу, тот самый еврей, предлагал Фрику уехать за границу, он мог организовать выезд, но Иван отказался, сказав, что разделит судьбу родины и её народа, ведь он ничего плохого ни стране, ни русским людям не сделал.

Но однажды кто-то из бывших рабочих предупредил: «Скоро за вами придут». Он же и помог выехать всей семье на подводах на Кавказ, в Георгиевск. Ехали по ночам тайно, но в Георгиевске недолго оставались незаметными. Всех мужчин по линии Фриков арестовали, остались почему-то только мужчины по линии сватов – Тынгес.

Прадед Иван и дед Виктор получили по десять лет без права переписки и были сосланы на Колыму. Прадед не выдержал жутких условий и умер через год, а вот Виктор Иванович испил судьбу врага народа до конца, отбыв весь срок, и был отправлен на поселение под сибирский город Канск. В лагерях выжил, возможно, благодаря знанию немецкого языка, его часто привлекали переводить письма заключённых-немцев, которых в отряде было много. Дед переводил, как считал нужным, чтоб не навредить товарищам. Эта работа давала лишний кусок хлеба, может, потому и выжил.

А Шайеры в то время жили на Западной Украине, на границе с Польшей. Были крестьянами, но зажиточными. Когда началась война, их как немцев отправили с советскими войсками вглубь страны. Шёл с родителями и маленький Арнольд – отец Елены.

Из рассказов старших Елена Арнольдовна знает, как принадлежность к немецкой нации усложняла судьбу её родственников. И солдаты, и украинцы, и русские, через деревни которых проходили, относились к немцам в основном по-людски, но всё же ощущение изгоев, заклеймённых происхождением, было. И, конечно, встречались люди, которые по злобе, а чаще по недомыслию, обижали их. Но ни Шайеры, ни Фрики ни тогда, ни, тем более, впоследствии никогда не таили обиды на русских. Как у Высоцкого: «…мы – одна семья. Вы тоже пострадавшие, а значит, обрусевшие. Мои – до срока павшие, твои – невинно севшие».

Немецкая русскость

В конце концов судьба соединила обе фамилии в Караганде, где репрессированные немцы давали стране уголь. Тамара Викторовна вышла замуж за Арнольда Эртмановича, и от этого брака родилось четверо детей, среди них и моя собеседница Елена Арнольдовна. После реабилитации много родни переехало в Грозный, где жизнь была спокойной и безбедной. Хорошо жили. По-немецки много и добросовестно трудились, по-русски были открыты и хлебосольны. Папа был ударником коммунистического труда, а мама – кавалером двух орденов Трудовой Славы за безупречную многолетнюю работу водителем трамвая. Её уже к третьему ордену представили, что равнялось бы тогда Герою Соцтруда. Но кто-то досмотрелся. Немка с сомнительным прошлым… Предложили взамен ордена «Жигули» без очереди. Всё-таки след от клейма остался.

А потом и у русских, и у немцев появилось общее клеймо чужаков-иноверцев, и они снова вынуждены были искать пристанище. Так родители и дочь Елены Арнольдовны оказались в Германии, а она осталась в России, в селе Донском, куда ещё в советские времена вышла замуж.

– Родители уехали больше из-за того, что папа серьёзно заболел и в России ему не давали гарантий на выздоровление, – рассказывает Елена Арнольдовна. – И правда, немецкие врачи вылечили его, он и сейчас здравствует, а мама нашла упокоение на земле предков. Дочь Наташа неплохо устроилась в Германии, она и правда себя больше немкой ощущает. А вот сын Саша, скорее, русский. И я типичная русская немка. Езжу часто в Германию, но всегда возвращаюсь в Россию как домой. А сейчас, когда из-за событий на Украине на нас пошла волна несправедливых осуждений, я так страдаю, готова биться, доказывать, что моя родина лучше, чем о ней говорят. Кстати, большинство простых немцев гораздо лучше относятся к России в этой ситуации, чем политики, они нас понимают.

– Ну, и как вам известное: «Что русскому хорошо, то немцу – смерть»?

– Пить по-русски точно смерть, мы так не можем. А всё остальное, сами видите, приняли, разделили со страной, с народом. Да, в моей семье чувствуется эта основательность, педантичность немецкая. Говорят со стороны, что и бизнес мы ведём аккуратно, по-немецки. Но мы по-немецки и не жируем, не кичимся достатком, которого, кстати, не так уж и много, всё вкладываем в дело. Как и мой прадед, сохраняем хорошие отношения с работниками, иной раз себе откажем, лишь бы людям хорошо было. Это, кстати, и по-русски – уважать окружающих и себя вести достойно, чтоб люди худым словом не поминали.

Сергей ИВАЩЕНКО, наш соб. корр.
с. Донское, Труновский р-н,
Ставропольский край
Фото автора и из архива Стрельниковых