Место для бизнеса или жизни?

В рамках недавней выставки «Интер­агромаш-2012» состоялся круглый стол, организованный редакцией «Крестьянина». Его темой стали перспективы агросезона-2012. Можно ли совместить доходность бизнеса и социальные обязательства? В каком направлении развивается российский АПК? Что его ждёт – развитие или борьба за выживание – обсуждение получилось горячим. В работе круглого стола приняли участие представители как крупного, так и малого бизнеса: глава агрохолдинга «Урал-Дон» Александр Ярошенко, учредитель ООО «Ростов-Мир» Юрий Рошкован, глава КХ «Ника» Татьяна Трегубова, президент донской АККОР Александр Родин, начальник отдела сельхозкредитования ОАО КБ «Центр-инвест» Александр Бец, замдиректора ростовского филиала ОАО «Россельхозбанк» Наталья Коростиёва и др.

«Крестьянин»: Мы неслучайно озаглавили обсуждение «2012 год: выживать или развиваться?» Наше аграрное руководство обычно бодро рапортует о достижениях, называя  рекордные итоговые цифры. Растущая себестоимость производства при этом как-то остаётся в тени. Даже применение новых технологий не всегда даёт возможность выйти на рентабельность. Что же происходит на самом деле? Какие проблемы стоят перед ростовскими производителями и как их решать?

Родин: Годовых отчётов ещё нет, потому будем опираться на статистику. За 2011 год на Дону ликвидировано 774 крестьянских хозяйства...

Трегубова: По нашему Мартыновскому району сложно оценить общую картину – у нас была засуха. Но тем не менее тенденция негативная. Конечно, все закредитованы. Конечно, всех волнует вступление в ВТО. В прошлом году многие надеялись получить нормальную цену на свою продукцию – но опять начинается уборка и цены падают. В очень тяжёлом положении оказались овощеводы. Например, почти вся капуста осталась осенью на полях – её было дороже убрать с полей, чем продать. Поэтому  я считаю, что главное – это как-то стабилизировать цены, чтобы селяне знали хотя бы их минимальный уровень. Важно отрегулировать эти вопросы до вступления в ВТО.

Бец: На севере области, конечно, есть проблемы, мы многих перекредитовываем. Но помимо объективных, природных причин есть и субъективные. Преждего всего – структура собственности. Когда на полях работает частник– порядок в деле будет, а когда колхоз... Например, сельхозкооператив, где нет единого собственника и куча пайщиков, – это просто воровская кормушка. При чём тут рынок?

Рошкован: Когда я начал заниматься сельхозбизнесом, для меня это было типа хобби. Поехал в Канаду, учился, привёз оттуда технику... До 2009 года я жил очень хорошо. Меня не волновала цена реализации – при моих технологиях рентабельность сохранялась не менее 80-100%. Мы сократили рабочую силу, расходы на ГСМ, количество проходов по полю... А теперь сравните. В 2001 году я тратил на обработку 1 тысячи га пашни 1 млн рублей. В 2011-м, при полном сохранении технологии, – уже 7 млн. Представляете, какой разбег? И он произошёл за последние несколько лет. Все технологии, которые я применяю, идут коту под хвост. Никакой рентабельности, только выживание. Себестоимость килограмма пшеницы уже перевалила за пять рублей.

Вы предлагаете тему «Выживать или не выживать». Я предлагаю – бастовать. Прекратить сеять, чтобы нас хоть кто-нибудь услышал. Ведь что, например, получается? Я беру в банке кредит, а мне в проценты по нему закладывают сумму НДС, которую я отдам государству. Это же дурость чистой воды! Более того. Надо наконец прямо говорить, что ставка в 11-12%, которую нам предлагают, нас уже не устраивает.

А энергетики что творят? Им надо срубить денег – и подают на нас в суд за то, что не добрали энергию. У меня лично отсудили 120 тысяч рублей.

«Крестьянин»: Путин заявил, что этот вопрос уже решён...

Рошкован: Путин у нас много чего заявил. Энергетики за три года задним числом берут. Заявить, что они совсем оборзели, Путин смог. А приструнить, наказать – почему-то нет. 

Вот нам говорят – занимайтесь животноводством. Но ведь оно должно быть чётко привязано к растениеводству. Чтобы содержать тысячу голов КРС, нужно 400-500 га пашни отвести под корма – люцерну и т. д. А их надо сеять, косить. Сделали расчёт. В месяц у меня уходит 300 тонн солярки. Из них 120 тонн на растениеводство, остальное –  на животноводство. Скажу прямо: я зря занялся животноводством.

Есть старая китайская пословица: «Постарайся не сделать ошибок в начале пути». Мы ещё путь толком не определили, что делать с фермерами, с крупными хозяйствами, не поняли, а уже кучу ошибок наделали...

Трегубова: Я согласна с Юрием Прокопьевичем – даже на фермерском съезде в Москве плач стоял: в последние годы стало хуже. Когда я начинала фермерство, за сто тонн «дизельки» должна была отдать в пересчёте на зерно 50 тонн. Сейчас – 500!

«Крестьянин»: Александр Владимирович, ваше мнение: мы будем развиваться или выживать?

Ярошенко: У меня на такие вопросы ответ один: лично я буду развиваться. А вы – не знаю (смеётся). А если серьёзно, то нужно всё считать. Нужно ли заниматься животноводством? По идее, нужно, но давайте проанализируем, как на Западе это устроено. Ведь всё на субсидиях держится. Веками отточен объём производства. Будем тиражировать этот опыт? Денег в бюджете не хватит. Сейчас опять кампанейщина – давайте идти в животноводство, мы дадим вам субсидии. Ну, а дальше-то что? Где будут все эти гигантские комплексы через 10 лет? Ведь у них нет прибыли, кредитные долги огромные.

Теперь что касается экономики растениеводства. Вы говорите, фермерам тяжело, не выживают и т. д. Смотрите: если на человека, работающего на предприятии, приходится 100 га земли, оно однозначно будет развиваться. Если 50 – умрёт в любом случае, хоть и не сразу. Мы не можем держать в сельхозпроизводстве столько людей. Но и заявлять об этом в открытую политически неправильно. Те, кто нанимает много работников, не может им платить хорошую зарплату. Нет зарплаты – работают плохо. Итог: производство неэффективно. На нашем предприятии мы безбожно сокращаем людей, каждый год. И за счёт этого поднимаем зарплату. Взяли колхоз, было 280 человек, сейчас оставили 160.

Трегубова: А оставшиеся 120 – спились?

Ярошенко: Слушайте, мы понимаем эти проблемы. Но в конечном итоге победит тот, кто добьётся наивысшей производительности труда. В сельском хозяйстве она у нас в десятки раз ниже, чем в Европе. Немец держит ферму в пять тысяч голов – работают он, жена и ребёнок. У нас такое возможно? Нет. Можем мы с ними конкурировать? Нет.

Бец: Укрупнение форм хозяйствования идёт по всему миру. Посмотрите, кто производит семена, горючее, как построена логистическая система. Миром правят транснациональные компании. Фермеру, если он хочет остаться на рынке, тоже надо укрупняться. Бардак в сельском хозяйстве не закончится, пока не произойдёт скупка земли, переход этой земли к частнику. Но при этом наше государство не хочет выполнять свою  функцию по решению проблем занятости населения. 

Родин: Вы считаете, что вы первые живёте на свете. При советской власти я двадцать лет занимался составлением бизнес-планов для колхозов и совхозов. Чего мы только не делали! В 1990 году в Ростовской области было 52 крупных межхозяйственных комплекса – не осталось ни одного. Со времён коллективизации площадь колхозов уменьшалась ежегодно. Начинали с 250 тысяч га, закончили 28 тыс.

Все земельные реформы задуманы для того, чтобы передать землю хозяину, который будет на ней жить и работать. Ведь что получается. Мы рассматриваем село как бизнес. А во всём мире его воспринимают как место для жизни.

Лет пять назад советник посольства США по вопросам сельского хозяйства Аллан Мастард так сказал о наших агрохолдингах: их проблема в том, что вся прибыль концентрируется в одних руках. А в Штатах доход распределяется по уровням: свою копейку имеют и те, кто занимается выращиванием, и те, кто перерабатывает, и реализует... У нас же строят замкнутые системы на небольшом пространстве. А остальная территория обезлюдевает.

«Крестьянин»: Мда, это весьма печально, что через двадцать лет после реформ мы начинаем решать, по какому пути нам идти... Наталья Геннадиевна, что вас как замдиректора филиала Россельхозбанка волнует сейчас больше всего?

Коростиёва: Нас, конечно, волнует финансовое положение заёмщика. Если у него неправильно сформирована структура бизнеса, то проблемы возникают у банка. В Ростовской области в прошлом году подано 7 750 заявлений о банкротстве. В этом, думаю, цифра будет превышена. Я согласна с тем, что структура производства не может быть однородной –  только холдинги и всё. Мировая практика показывает, что доли распределяются поровну: по 50% малому и крупному бизнесу. Но у нас малый бизнес не выстроен – Госплана уже нет, каждый выращивает что ему вздумается. Баланс спроса-предложения нарушен. Есть проблемы и с реализацией – кооперативы не помогают. Они создавались во многом потому, что «надо было», а потому нежизнеспособны.

«Крестьянин»: Когда начиналась аграрная реформа, было провозглашено равенство всех форм собственности и методов хозяйствования. Однако жизнь показывет, что мирно сосуществовать они не могут. Наше руководство, кажется, до конца так и не определилось, на кого ему опираться. Правительство ставит вопрос: кто накормит страну? А я фермер, и никого специально не собираюсь кормить. Я намерен в первую очередь сделать счастливым себя и свою семью. Да, цены на хлеб у нас политические. В отличие от ГСМ, техники, удобрений и пр. Но если не растёт цена на продукцию, что тогда вообще делать?

Ярошенко: Есть обычный баланс производства: если какого-то товара выпущено на 3% больше, чем надо, его цена падает на 30%. Если нехватка в 3% – то стоимость на 30% растёт. Всё просто – у нас перепроизводство.

Бец: И не надо смотреть на Запад. Благополучие зарубежных фермеров строится на том, что у их правительств есть возможность печатать деньги. Посмотрите на их бюджеты – они же дефицитны. И часть дефицита сложилась из-за субсидий фермерам. Посмотрим на Европу через десять лет, когда им не на что будет всю эту красоту наводить. А наше сельское хозяйство ничего не получало – и конкурирует на равных.

Ярошенко: Более того. Мы соперничаем с американскими, французскими фермерами. Но ведь там солярка дороже стоит... Я плачу сто долларов за гектар арендной платы, а немец – триста евро! Слушайте, да мы в шикарных условиях работаем. Мы должны весь мир кормить. И мы накормим. (Пауза.) Когда фермеры землю отдадут!

Родин: Не дождётесь. Когда человек заинтересован в результатах своего труда, совсем другая экономика получается. Отсюда и возникло фермерство. Бюджет советского сельского хозяйства в последние годы составлял 100 млрд долларов. И всё равно оно развалилось, как только закончились деньги. Теперь приходим к тому же финалу: создали крупные комплексы, начинаем просить списать долги...

Бец: У правительства одна задача – получить условные тонны, штуки, литры. А какая рентабельность будет у предприятий, им не важно. 

Родин: Правильно! А задача должна быть другая: сохранить сельскую территорию.

Бец: И развивать её мы должны не через косвенные программы поддержки ЛПХ, а напрямую. Иначе это профанация. 

Родин: Когда Путин десять лет назад пришёл к власти, он заявил: фермерство не единственный путь развития. Крупные хозяйства ещё себя не исчерпали. А что он говорил уже в 2011 году на тамбовском съезде? Фермерство доказало, что оно реальная сила. Десять лет прошло – приплыли, называется. Почему сейчас заговорили о фермерстве? Страна пустеет. Каждый год в России исчезает 

1 063 населённых пункта. В Ростовской области сейчас в четыре раза меньше посёлков, чем было после Великой Отечественной войны. Расстояние между ними тогда составляло 3-4 км, сейчас – 15. Отсюда затраты на горючее и т. д. На такой территории невозможно вести сельское хозяйство.

«Крестьянин»: Давайте потихоньку подводить итоги круглого стола. Думаю, они такие: скорее всего, мы тоже пройдём путь, по которому прошли все развитые страны. В сельском хозяйстве невозможно занять работой всех. Сельхозбизнесом за рубежом занимается 1-3% населения. Они получают хорошие субсидии и имеют стабильный заработок. Процессы объективные. Но у нас вот какая беда: мы живём на огромной территории и при этом – в слабо предсказуемом государстве. Крестьянский мир в растерянности – куды бечь, к кому прислониться? Но ясно одно: если люди уйдут со  своей земли, то всё зарастёт бурьяном. Чем всё это кончится, лучше вообще не думать.