Жменя

За окном завыл ветер и заляпотел дождь. На станицу нахлынула серость, быстро окутала сады и хаты, а сверху довершила расправу над светлым осенним днем черная туча. Стало уныло и холодно.

 По улице, вдоль заборов, где сыпали шлак из печей, ковылял, опираясь на палку, дед Жменя. Он был совсем не стар, лишь немного сутул, и если бы был без палки, да еще выбрит и подстрижен, то дедом его никто бы не назвал. Дед Жменя шел свататься. В балочке, на завороте улицы, его окликнул друг молодости Митро:

 - Куда топаешь, Жменя? Моква началась…

 - До Верки Малючки наведаюсь, может, примет, - ответил дед Жменя.

 - Все сватаешься?

 - Сватаюсь... Погано быть женихом в наши годы, Митро.

 - Погано, - согласился Митро. - И поганые бабы пошли. В мужиках не нуждаются. Пенсию себе заработали и мужиков не хотят.

 - Нечем уже хотеть, - ответил Жменя. - Притомились они за жизнь, выработались и мужика не хотят, хотят покоя. Что вдовые, что одинокие.

 Он вздохнул и побрел дальше.

 - Ты заходи на обратном пути, по сотке дёрнем, поборщуем, жинка рада будет! - крикнул ему Митро.

Порыв ветра унес, а дождь прибил его слова к огородной пахоте, и Жменя их не услышал. Митро пошел в хату.

 - Кто там был? - спросила его жена, оторвавшись от шитья.

 - Жменя. Свататься пошел.

 - До кого на сей раз?

 - До Малючки.

 - Не примет Верка. Болеет.

 - А ты б приняла, если б сама осталась? - спросил с ехидцей Митро.

Жена не ответила, лишь искоса поглядела на него и покачала головой. В молодости она дружила с двумя парнями - Митром и Женей, нравились ей оба, причем Женька нравился больше, но получилось так, что загулял он с Тонькой-Хиросимой, дояркой фермы, где устроился скотником, и Лида остановила свой выбор на Митре. Вскоре они поженились, а Женька так и не отлип от Тоньки, и из материнской хаты перешел жить в фермовскую общагу.

 Вся станица тогда гудела. Женька был хорош собой, молод, недавно отслужил, а Тоньке подкатывало тридцать, и была она страхолюдна: ряба, кривонога, худа, как шифоньерная вешалка - сущая Хиросима, да еще был у неё «прицеп»: пятеро нагулянных детей-погодков. Мать Женьки, не выдержав позора, что сын ушёл к гидкой шалаве на пятерых детей, прокляла его, но Женька, несмотря на проклятье матери, так и остался с Хиросимой. Станичные мужики над ним смеялись, но сами не прочь были задрать Тоньке юбку - исходило от её кошачьих глаз что-то такое, что тянуло к ней мужиков, как мотыльков свет лампочки. Женька, видя популярность подруги, сколько раз порывался её бросить, но не смог, тянуло его к тем жёлто-зеленым глазам. И тогда он на проделки Тоньки и подколки мужиков просто махнул рукой: «Хрен с ней, с шаболдой, лучше хлебать мед вместе, чем есть говно в одиночку». И мужики от него отстали. Теперь их интересовало, как Женька думает тянуть Тонькин «прицеп» - троих девчат и двух пацанов. Но Женька любопытство удовлетворил быстро, сказав, что запросто потянет: «Соберу всех в жменю, вот как пять пальцев, и потащу. Никого не потеряю!»

 С той поры и прицепилось к нему, как репьях, прозвище «Жменя».

 На удивление Хиросимы Жменя оказался домовитым. Барачную фермовскую квартирку, проеденную крысами, он подремонтировал, настлал новые полы, украв доски с телячьих базов. Потом сколотил сарайчики у самых камышей - ферма располагалась у речки, отгородил их от всех, чтоб не было «гуртовэ-чёртовэ», завел там свиней, гусей, кур. Молоко и корма таскал, как все, с фермы, причем не стеснялся - свиньи у него росли на цельном молоке. Свиней Жменя сдавал в заготконтору, за них, как мясосдатчик, получил тяжелый мотоцикл. Скотником он был старательным и непьющим, за что отмечался колхозным начальством.

 С Женькой Тонькина «кагала» зажила припеваючи: дети были обуты, хорошо одеты и сыты. Даже сама Хиросима - и то покруглела, ладней стала. Но других внешних изменений она не претерпела, правда, остепенилась, и разговоры, что Тоньку опять кто-то «валандал» в соломе, бывшие постоянными фермовскими новостями, поутихли.

 …Незаметно выросли и разлетелись с фермы Тонькины дети: кто-то из девчат пошел по стопам матери и определился на другие фермы, кого-то взяли замуж, пацанов колхоз отправил учиться на механизаторов - и Хиросима со Жменей остались вдвоем. Общих детей у них не получилось. В станице к тому времени страсти и разговоры про её похождения улеглись, и Жменя с Тонькой решили купить там себе хатку - сколько можно нюхать день и ночь навоз? Хатку купили специально завалюшную, чтоб на старость построить себе новую, с удобствами.

 После переезда Хиросима бросила колхоз, а Жменя остался на своей ферме и ездил на работу мотоциклом. Решив строиться, Хиросима быстро смекнула, на чем можно заработать деньги, и стала гнать и продавать самогон. Была пора всеобщего дефицита, партия, болтавшая про светлое будущее, не знала, что народу нужно, а Тонька знала - народу нужно «пойло». И снабжала станичный люд забойным «бухлом от Хиросимы». Шинок работал круглосуточно. Жменя ничему не препятствовал. Тянул свою лямку на ферме, возил оттуда в коляске мотоцикла корма, держал свиней, а Томкину сивушную гадость не пил. Он вообще не пил после того, как корова боднула его под ребра и там стало болеть. Зато пристрастились к мамкиной отраве сыночки. Они уже вернулись из армии, но работать ни один не собирался, фардыбачили оба. Особенно старший Юрко - невысокий, щуплый и злой. Он всем и заправлял в семье. Мать его боялась, а Жменю он ни во что не ставил.

 - А ты кто такой, что учить лезешь? Ты тут вообще никто! - затыкал рот Жмене Юрко, когда тот пытался наставлять бездельника на путь истинный. Юрко знал, что мать со Жменей не расписана.

Помог Жмене и Хиросиме случай. По «пьяни» старший совершил убийство и надолго сел в тюрьму, а младший был не буйный, и они его кое-как образумили, женили и опять остались вдвоем.

 Пока башибузук отбывал срок, Жменя с Хиросимой построились. Жменя сам сложил из шлакоблока дом на четыре комнаты, укрыл его шифером, пристроил гараж в пристенок - все сделал по-хозяйски. Правда, когда строился, упал с лесов и повредил ногу, после чего стал хромать, но то мелочи. Дом получился неплохой, не хуже, чем у других, с отоплением от котла и с горячей водой, с ванной - чего еще человеку надо, чтобы встретить старость?

С Хиросимой Жменя несколько раз заводил разговоры, чтобы расписаться, та с ним соглашалась, но все откладывала - успеем. Настаивать Жменя не умел. Он по-прежнему гуркотел на старом мотоцикле на ферму, возил корма, держал хозяйство и хотел насобирать на машинёшку.

 Ему стукнуло пятьдесят пять, он поседел и закосматился, редко брился, и кроме резиновых сапог и затасканной болоньей куртки непонятного цвета на нем не видели другой одежды. Хиросима «шлендрала» в галошах по двору, гнала самогон, попивала сама, и частенько Жменя, приехав с работы, довольствовался салом и хлебом.

 Однажды летом он вернулся с фермы после ночного дежурства и нашел Хиросиму за столом с перекошенным открытым ртом, холодную. Во рту летали мухи. На столе стояла недопитая двухлитровая банка первача.

 Жменя собрал кагалу, похоронил Хиросиму, помянул, как подобает, а после поминок обратился к детям: как ему теперь быть - дом на мать записан... Дети молчали, а одна из падчериц протянула Жмене письмо Юрка. «Встречайте, - писал башибузук, - скоро приеду. Старого козла Жменю выгоню, а не пойдет - замочу!»

 Жменя не стал больше ничего говорить, собрал своё барахло в мотоцикл и поехал на ферму.

 Юрко пришел из зоны «разрисованный, как Третьяковская галерея», дом продал, за деньги кагала передралась, а потом бывшего зэка нашли в камышах с проломленной головой.

 С фермы Жменя ушел, еще пару лет проработал сторожем у фермера (тот его ценил), но понял, что такая бомжацкая жизнь его доконает, и решил пристать к какой-нибудь одинокой бабенке.

 В тот дождливый день, когда «жениха» окликнул Митро, из сватовства ничего не вышло. Но через месяц, когда Жменя по первому снежку приехал в станицу за продуктами, его встретила на базарчике Митрова Лида, она и подсказала посвататься к Нюське Полячке. Та ей жаловалась, что надоело жить одной.

 Жменя в тот же день причепурился и наведался к Нюське вечерком. А на следующий день бабское радио передавало по станице, что Нюська «купыла красыло и мазыло в магазини».